Скажем, кто-то преувеличивает, приукрашает, явно лжёт, но неправда, которую нам преподносят, до того нам приятна и желательна, что мы начинаем в неё верить. Вот отчего мы любим сказки, вот отчего нам любезны люди, которые нам сказки рассказывают. Жаль лишь того, что многие сказки хорошо кончаются только в двух случаях: на языке и на странице. А в жизнь запусти какую-то сказку, и вдруг вместо гладкой весёлой дороги перед вами окажутся камни, колдобины, глубокие ямы с вязкой грязью, и в сказочке этой если не всё, то многое пойдёт наперекосяк.

Автор назвал сей роман сказками не от того, что в произведении есть сверхъестественные ситуации. Нет, почти всё в романе реальное, то есть не построенное на вымысле. Многие читатели усмехнутся. – Да уж бросьте, – скажут они. – В ваши загадочных героях Абадонине и Иофилове слишком уж много сверхъестественного. Автор не будет спорить с читателем. Споры обычно рождают врагов, а автор хочет дружить с читателем. Всегда найдётся кто-то другой, кто с удовольствием ввяжется в спор, и тем придёт автору на подмогу. Позвольте, позвольте, – скажет другой, – а может, под личиной тех героев, Абадонина и Иофилова, – десятки и сотни разных людей? И у всех у них нелёгкие фамилии? И все они просто по совпадению встречались с другими героями раньше, и в России, и в эмиграции и потому знают их прошлое? Вы ведь не скажете, что совпадения тоже из области сверхъестественного? А то, что герои произведения иногда попадают в будущее или в какую-нибудь мечту, – так мало ль о чём мы с вами грезим, в каких только фантазиях не летаем. А случаи, когда те элегантные мужчины пропадали из поля зрения, вполне объясняются опьянением, в котором в разной степени находились посетители ресторана. И если лица их не запомнились – так это часто случается в жизни. Вот, например, вы пришли в ресторан, выбрали что-нибудь из меню, а как выглядел официант, который только что принял заказ, – ну, хоть убейте, никак не припомните. Сколько бывало в жизни людей, которых мы зрительно не запомнили. Хотя, бывало, те самые люди давали нам очень важный совет, подсказывали, как найти дорогу, хватали нас за руку, спасая от налетающего автомобиля…

Кстати, Фабрицкий уже закончил размышления об Иофилове. Именно редкая эта фамилия, схожая с именем одного из семи ангелов Бога, которого звали Иофиил, вызвала из памяти Фабрицкого давно случившуюся историю с дорожно-строительным рабочим с той же фамилией – Иофилов.

Фабрицкий выждал паузу в оркестре, поднялся со стула, воздел руку и громко потребовал внимания от всей компании за столом, уже уставшей пить и веселиться, а кое-кто явно скучал и поглядывал на часы.

– Слушай сюда! – закричал он. – Хотите престранную историю?

Никто за столом не ожидал такого поведения от молчуна и непьющего человека. Все притихли от удивления и уставились на Фабрицкого.

– Валяй! – закричал самый горластый, ожидая какого-нибудь анекдота.

– Так вот, – громким голосом начал Фабрицкий, продолжая возвышаться над столом. – Когда-то я знал одного мужика по фамилии Иофилов. Когда ему стукнуло тридцать лет, он исчез при таинственных обстоятельствах. Должен при этом вам сказать, что до его исчезновения в нём не то, что таинственности не наблюдалось, а напротив, он был непримечательным, как, скажем, одна из досок в заборе. Родился он там же, где я родился, в маленьком уральском городке. Иофилов школу закончил на тройки, со скрипом вытянутые из двоек, и когда ему исполнилось восемнадцать, выплыл в работоспособное общество, как дорожно-строительный рабочий.

Для представителей этой профессии природа всегда более сурова, чем для тех, кто зарабатывает на хлеб под защитой крыши и стен. И ветер, и дождь, и мороз, и снег, и другие природные неудобства делают водку, креплёные вина и вообще любой алкоголь неотъемлемой частью существования дорожно-строительных рабочих. Хоть пил Иофилов ежедневно, и каждый раз по важным причинам (согреться, развлечься, успокоиться, поддержать компанию, крепче уснуть), пил он не больше и не меньше, чем другие представители его профессии (если можно назвать профессией труд человека с лопатой, киркой и изредка с отбойным молотком, (который – та же самая кирка, приводимая в действие сжатым воздухом). Его вполне устраивали койка в беспокойном рабочем общежитии, редкий интим с нетрезвой учётчицей, зарплата, которая исчезала на третий день после получки.

Кого-то природа оделила красотой, обаянием, гибким умом, а кому-то, как этому Иофилову, она подсунула самый минимум, как если б вы уличному гитаристу с посиневшим от холода носом из жалости бросили монетку. Что вы скажете о человеке, не сумевшим добраться до среднего роста, с белыми жидкими волосами, которые начали редеть ещё в предпоследнем классе школы, с белесыми косящими глазами, с лицом, по которому определишь, что все его предки по всем коленам проживали в глухих деревнях? Взглянешь случайно на такого, отвернёшься, и подумаешь: вот пшибздик.

Но все мы, пусть в самой разной степени, знаем, что такое любовь. Человечество столько наворотило об этом понятии любовь, что о ней уже невозможно сказать хоть что-то определённое. Не станем и мы хоть как-то оспаривать личное мнение Иофилова об этом расплывчатом понятии. Для него и радость, и горечь любви заключались в грудях его напарницы. Груди крепко сложенной Галины так жгуче выпирали из-под одежды, будь то летний комбинезон, либо осенняя телогрейка, что ладони Иофилова страдали от острого желания прикоснуться к этим влекущим полушариям, и он бы влип в них всеми мозолями, если б не боялся отвержения, которое от этой крепкой напарницы могло быть очень даже болезненным. Он был от природы не так уж застенчив, но он почему-то не осмелился даже под влиянием алкоголя вымолвить Гальке хотя бы такое: Можно хотя бы разок пощупать? Возможно, пощупал бы, и успокоился, и все его страдания прекратились. Но, видно, такая натура любви: живёт и питается страданиями.

Итак, с лопатой, киркой и ломом, а порой и с отбойным молотком, с запахом водки и асфальта Иофилов добрался до тридцати. Так же, без особых перемен он бы добрался и до пятидесяти, до возраста, в котором русские мужчины, напоминающие Иофилова, приобретают цирроз печени, рак простаты, стенокардию, и прочие серьёзные заболевания, резко укорачивающие жизнь. Но тут в его простое бытие ворвался случай, ставший началом его чудесного преображения в ресторанного Иофилова.

Он не устал от общежития, но с годами ему стало казаться, что было б не плохо обзавестись супругой, детишками, собственным домом, и чтобы в нём были телевизор и небольшой биллиардный стол, такой, за которым работяги коротали дождливые дни. Дом он решил выстроить сам. Необходимый ему кирпич почти в неограниченном количестве находился за забором комбината, мимо которого Иофилов проходил два раза в день, на работу и после работы. За многие годы он изучил каждую щель в этом заборе, знал, где доски не только ослабли, но и сдвигались до того, что в образовавшуюся лазейку мог протиснуться кто угодно. Территория за забором была как следует захламлена грудами ржавого железа, поломанными деревянными лотками, кусками разбитого бетона, а так же большой кучей кирпичей. Не все они были идеальными, видно, свезли их на это место, разрушив какое-то строение, но многие были совсем целыми.

После первого взгляда на кирпичи в голове его что-то зашевелилось, что-то похожее на желание подзаработать на бесхозности. “Добыть бы тачку, – подумал он, – загрузить её, как следует, кирпичами, прокатить её мимо гаражей, где крутятся хозяйственные мужики, да продать сей товар, не слишком торгуясь. Да зачем я их буду продавать? – притормозил он первую мысль. – Они самому мне пригодятся. На строительство собственного дома. И тачка совершенно ни к чему? Я их без тачки перенесу по дороге с работы домой, по два кирпича за одну ходку. Сколько в году рабочих дней? Ну, скажем, триста. Триста умножить на два – шестьсот. За пять лет накопятся три тысячи. Можно выстроить целый дом”.

У Иофилова был приятель, владевший то ли домом, то ли гаражом недалеко от химического комбината, и как раз по пути к общежитию. В той дырявой гнилой халупке они за многие годы выпили не меньше двух цистерн алкоголя; но в данном случае не халупка была интересна Иофилову, а территория возле халупки, на ней он мог складывать кирпичи (не ворованные, а бесхозные, – пояснял он себе иногда). А приятелю было наплевать, зачем и откуда те кирпичи; главное, вдруг появился повод поднять стаканы под новый тост, вот они и выпивали: За кирпичи!

Однажды, сунувшись в щель между досками, Иофилов услышал странный звук. Хоть брал он бесхозные кирпичи, а всё ж вспоминал о существовании милиционеров, судей и тюрьмы, вот и сейчас он замер, как вкопанный, с давно придуманным оправданием: Да я, ребята, отлить зашёл; там ведь, с другой стороны забора женщины, дети, – сами знаете, как же можно при них мочиться… Звук повторился, звук ребёнка, когда он ещё не начал плакать, а только как бы лёгкие прочищал. Иофилов с облегчением вздохнул, что не менты, а всего-то ребёнок. Звуки начинающегося плача слышались из горки сломанных лотков, на которых, очевидно, перевозили какое-то химическое сырьё. Он осторожно раздвинул лотки и вздрогнул, и даже отшатнулся. Да, в глубине там лежал младенец, хорошо закутанный в полотенце, но, боже, с каким ужасным лицом! С глазами, выпученными до того, что почти вываливались из орбит, без носа, дырки вместо ноздрей, а рот, как у рыбы, глотающей воздух…

Иофилов задохнулся, отступил, сел, где стоял, и крепко задумался. Не раз уже слышал он о младенцах, рождавшихся с серьёзными дефектами, и все они были от работниц химического комбината. Он мог бы уйти от ребёнка этого, и никаких тебе забот, только неприятное воспоминание. Но он продолжал сидеть на земле, слушал, как плачет этот младенец, и думал о том, как жестока судьба для некоторых людей; в число этих обиженных людей он включал и ребёнка, и себя. Ну чем провинились они перед Богом?.. Глаза его наполнились слезами. Он тоже заплакал бы, как младенец, но нет, он мужчина, он должен быть сильным. Он встал, осторожно поднял ребёнка, покачал, успокаивая его, протиснулся сквозь доски на дорогу, и двинулся в сторону общежития, только вместо двух кирпичей он нёс новорожденного младенца.

Поглядеть на ребёнка с дефектным лицом сбежалось всё общежитие. Комендант позвонил в милицию. Менты расспросили Иофилова, записали его показания, и увезли младенца куда-то. После того, что в тот день случилось, Иофилов бы напился хорошенько, но водки в комнате не оказалось, и ни у кого не оказалось из тех, к кому он обратился. Он лёг на кровать, не раздеваясь, лежал, глядя перед собой на едва видимый потолок, видел там несчастного ребёнка, слёзы стекали по щекам, и он прижимал подушку к лицу, чтоб не будить своего соседа тяжёлым дыханием и всхлипываниями. Но то, что с ним случилось потом, никак не могло приключиться во сне. Раздался нежный, чудесный звон. Такой звон он ни разу не слышал, да и никто, наверно, не слышал, такой звон бывает только в раю. На потолке возникло лицо, как будто там появилась икона. Лицо медленно приближалось. Христос протягивал Иофилову какой-то неразборчивый предмет. Чудесный звон всё продолжался. Предмет, приближаясь, превратился в самую обычную картофелину. Иофилов дотронулся до картофелины…

Утром Иофилова не дождались в дорожно-строительном управлении, и отправили бригаду без него ремонтировать разбитую дорогу. Не явился он работать и на следующий день. Не видели его и в общежитии. Милиция стала отрабатывать версию криминального исчезновения. Опросили всех, кто знал Иофилова. Друзей у него не оказалось. Даже владелец той халупки, в которой он вместе с Иофиловым выпил две цистерны спиртного, сказал: Да нет, мы не друзья. Так, выпивали иногда. Имевших зуб на Иофилова тоже, вроде, не оказалось. О нём все опрошенные отзывались с лёгким презрением и равнодушием, как о никчёмном человеке и закоренелом алкоголике. Тем временем выпал глубокий снег, и местные поиски прекратились. Весной снег растает, и труп обнаружится, – говорил участковый милиционер.

Параллельно созревала и другая версия исчезновения Иофилова. Его стали связывать с младенцем, которого он притащил в общежитие. Кто-то назвал малыша Антихристом, и, мол, Иофилов его породил от какой-нибудь, чёрт знает какой. Версия эта была подхвачена, как огонь подхватывает что угодно, обрызганное бензином, и версия эта укрепилась после того, как стандартные поиски как в воду канувшего человека не дали никакого результата после трёхмесячного розыска и передачи дела пропавшего в общероссийскую базу данных. Ещё вариант этот тем был хорош, что он объяснял, где сам Иофилов. У Дьявола служит, а где ещё, – говорили сторонники этой версии, ничуть не задумываясь над тем, что папой Антихриста должен быть Дьявол, а не какой-то там Иофилов.

Никто, к сожалению, не знал об эпизоде с сырой картофелиной. Да и как было знать: ведь едва Иофилов тронул картофелину пальцем, как кровать его тут же опустела.

Фабрицкий умолк, закончив рассказ.

– А ты как узнал об этой картошке? – логично спросил один из гостей.

Фабрицкий развёл руками:

– А это я сам не могу понять.

Гости с усмешкой переглянулись: мол, байки рассказывать умеет, но и врать тоже умеет.