Ах, как счастлива была Ольга, когда сын поступил в МГУ. Все, кому она этим хвасталась, то удивлялись, то изумлялись: как у него это получилось? или у вас связи в Москве? Ольга смеялась: какие связи? вот захотел, и поступил. Впрочем, радость от зачисления в такой престижный университет скоро сменилась тревожными мыслями. Поскольку сын перестал зарабатывать, как на её маленькую зарплату всего в шестьдесят рублей в месяц оплачивать частное жильё и посылать добавку к стипендии? Жильё обходилось в тридцать рублей, и посылать надо было тридцать. На что же тогда жить?

Разворошив всё, что было в доме, Ольга отобрала вещи для продажи. Кое-что из старого барахла удалось поместить в комиссионках, но это не очень помогло. Там продажу не гарантировали, да и неясно сколько ждать в ожидании покупателей. Идти на толкучку? Она не решалась. Вдруг увидят её знакомые?

Но деньги сами собой не появятся. В воскресное утро поздней осени Ольга одела потрёпанный плащ, который называла «балахоном»; на лоб надвинула старую шляпу; остаток лба, глаза и часть носа зашторила солнечными очками, страшно поцарапанными, но целыми; сунула в сумку старый свитер и отправилась на базар. 

Там, в нерешительности потоптавшись среди немногочисленных покупателей и многочисленных продавцов, она, наконец, извлекла свой товар, перекинула через руку и была, как рыбак с удочкой, с той только разницей, что рыбак пристально смотрит на поплавок, дремлет или, что редко, читает, а она озиралась по сторонам, как что-то затеявший мошенник.

И не напрасно она озиралась: в опасной близости от неё проходил её давний пациент; к нему, как участковая медсестра, Ольга приходила еженедельно вколоть лекарство от туберкулёза. Она припрятала свитер в сумку и стала слоняться по базару, делая вид, что что-то ищет. Она подходила ко всем подряд, выражая фальшивый интерес к тому, что торговки продавали, заводила беседу о том, о сём, и если беседа с кем-то клеилась, ненавязчиво выясняла: что лучше на толкучке продаётся, где такие вещи покупать, что делать, если подходит милиция… И вновь иногда извлекала свой свитер.

Пожилая торговка в просторном пальто, под которым скрывалось немало товара, с лицом почти коричневым от загара, и с которой Ольга уже побеседовала, вдруг сама к ней подошла.

— Ты вот, гляжу, старым торгуешь, — говорила, ощупывая свитер. — Подержанные вещи безопасны, к ним милиция не придирается, но с них и навар… Какой там? Копеечный! А если новое продаёшь, ты, значит, наживой занимаешься, как это делают капиталисты. У них наживаться разрешается, а у нас называется спекуляцией и преследуется законом.  С этим, подруга, не расслабляйся.

Она протянула руку к свитеру, перевернула его, вгляделась в несмываемое пятно и пару мало заметных прорех.

— Ты этот товар, голубушка, выброси. В нём только ходить в лес по грибы. Или пьянчужке какому отдай.

Ольга обиделась, но промолчала.

— Новым торгуй, — продолжала тётка. — Но будь осторожна. Не влипай. В Уголовном кодексе есть статья. Номер 154. Это статья о спекуляции. Если поймают с продажей нового, залетишь за решётку на год или два, или отправят на исправительные. С годик киркой будешь махать. Тебе повезёт, если судья никуда тебя не отправит, а лишь оштрафует на триста рублей.

«В случае этакого везения, — невольно прикинула Ольга, — полетит пятимесячная зарплата».

— Ты что, сидела? — спросила она, пытаясь найти в лице собеседницы намёк на тюремное прошлое.

— Я-то — нет. Пока мне везло. А кое-кто, кого знаю, сидел…

— А ты в Бога веришь? — спросила тётка после недолгого молчания.

— Ну да, верю, — ответила Ольга. — У нас вся семья религиозная. А что? Почему ты вдруг о Боге?

— А вот почему, — сказала тётка. — Ты не смотри, что я такая, будто полуграмотная спекулянтка. А я институт торговли заканчивала. Была директором магазина. Поверь, у меня голова работает. Честной была, старалась быть честной, но меня подставили на работе, уволили с плохой характеристикой. Что делать? Надо же выживать. Вот и решила спекулировать. Вот ты мне скажи: почему экономика живёт на покупках и продажах, то есть на тех же спекуляциях, а меня за какую-нибудь кофточку могут даже в тюрьму посадить?

— Откуда я знаю, — сказала Ольга. — Это ты институт заканчивала. А у меня только десять классов, и медицинская школа ещё. Хотя я тоже совсем не глупая. Почему ты спросила меня о Боге, и как это связано с экономикой?

— А потому что всё в жизни связано, — авторитетно ответила тётка и вознамерилась объяснить, как именно связаны Бог с экономикой, но мысли её так перепутались, что не было смысла продолжать.

Но что бы эта тётка ни поведала, какими бы мудростями не осенила, Ольге они бы не помогли улучшить её денежную ситуацию. Она с непрязнью глядела на свитер, который до этого казался вещью полезной и практичной. «Что же мне делать? — терзала мысль, — Покупать новое в магазинах? Так у нас всё хорошее не найти».

Образованная многоопытная тётка, не раз откупавшаяся от милиции, как будто читала Ольгины мысли.

— Вот что я тебе посоветую. Делай, как я. Покупай вещи, которых в городе не найдёшь. Езжай в Ленинград, Москву или Ригу. На гостиницы там не надейся. Ночуй на вокзалах. Тебя не прогонят. Ты выглядишь приличным человеком, у которого поезд только утром. А если есть родственники или знакомые…

— У меня в Москве сын. В МГУ учится.

— Ну вот! — подхватила тётка. — Тебе, голуба, и карты в руки. Живи у сыночка и покупай всё, чего в нашем городе нету. Дефицит покупай. Какие-нибудь импортные сапоги у тебя отхватят с руками. Ищи дефицитные духи…

— Понятно, — сказала Ольга, которая, в общем-то и раньше думала об этом варианте, но, как всегда бывает в жизни, человеку нужен какой-то толчок, чтобы свой замысел сдвинуть с места. Эта базарная торговка и дала этот толчок.

— Ты моя родненькая! Спасибо! — воскликнула Ольга, обняв тётку и даже её в волосы поцеловав. — Как мне тебя благодарить? Как тебя звать-то, хоть скажи.

— Да чё ты, чего? — смутилась тётка, привыкшая к сдержанным отношениям и мягко Ольгу отодвигая. — А звать меня Сима. Серафима. 

— Симочка, есть у меня проблема. Меня в городе знают многие. Не хочу, чтобы кто-то меня видел, спекулирующей вещами. Да и нет норовки торгашеской.

— Да какая это проблема! Чтобы не видели тебя, ты не в городе продавай. В станицу Крымскую поезжай, туда, где тебя никто не знает. А если в городе продавать, зачем тебе это делать самой. Можешь с другими договориться, чтоб продавали твой товар. Будешь платить какую-то долю.

Ольгу моментально осенило.

— Голубка! — воскликнула она. — Зачем я буду кого-то искать. Давай я с тобой договорюсь.

Тётка, как будто, того ждала. Не раздумывая, назвала, какую долю она бы хотела.

«Тридцать процентов? — задумалась Ольга. — Не многовато ли заломила?»

— Давай двадцать, — сказала она.

— Тридцать, не меньше, — сказала тётка. — Я за меньшее не работаю. Ты баба хорошая, обнимаешься, но я согласна только за тридцать. Может, кто-то ещё согласится. Я не обижусь. Поищи.

«Ну вот, кого-то ещё искать», — подумала Ольга и согласилась.

Сняв со сберкнижки остатки денег, она отправила телеграмму: «Сынок собираюсь приехать Москву тебя повидать да отовариться». И тут же, в следующей телеграмме она прислала время приезда, номера поезда и вагона.

Родителям, приехавшим из провинции, разрешали с недельку пожить в общежитии и давали временный пропуск. А дополнительную кровать в виде слабенькой раскладушки приносили из подвала общежития. А лучше, если сосед по комнате соглашался пожить где-то ещё. Сосед у сына был парень сговорчивый, бабник, не раз ночевал у девиц, так что с жильём мать была устроена, и раскладушка не понадобилась.

Сын собирался мать повезти по историческим местам, сходить с ней в музеи и театры, но она от всего этого отмахнулась.

— Всё это, — сказала, — интересно, но мне важнее купить вещи, которые выгодно перепродать.

 Сын неохотно, всю неделю таскался по столичным универмагам в поисках товаров для перепродажи. Метро помогало доехать до центра, а дальше — длинные переходы из магазина в магазин. К вечеру, добравшись до общежития, Ольга валилась на кровать и от боли в ногах постанывала. Что ещё хуже, на третий день она провалилась одной ногой в глубокую выбоину на тротуаре, и застарелая боль в колене вспыхнула с новой силой.

Унылый вид сына и недовольство, проступавшее в его голосе, да ещё постоянные боли в колене делали Ольгу раздражительной. В таком состоянии в ней, как в вулкане, набирающем силу для извержения, кипела ей неподвластная злоба, готовая вырваться наружу. И вырывалась, и нередко, и выплескивалась на того, кто с ней оказывался рядом.

Сын сжимал челюсти и молчал, едва сдерживая себя. Сколько раз, ещё с детских лет слышал он гневные слова: ты мне не сын, я лучше умру, и ещё что-то подобное. «Мне ль обижаться, — думал он, — если минут через пять или десять я услышу другие слова: за тебя я готова умереть, ты мне дороже всех на свете… И следом — объятия и поцелуи».

Вернувшись домой с двумя чемоданами, туго набитыми товаром, Ольга решила, что в своём городе новое не стоит продавать. Самой рисковать — исключено: в городе слишком много мельтонов; поймают, позора не оберёшься. Отдавать той торговке тридцать процентов? Нет, в станице она попробует найти кого-нибудь посговорчивей.

Уже в ближайшее воскресенье Ольга села в дальний автобус с остановкой в станице Крымская. Ехать, вроде, далековато, почти пятьдесят километров, но зато спокойнее на душе. На базаре в станице она наглядела шуструю приветливую молодку, рядом с которой паслись её дети.

Беседа Ольги с этой сельчанкой началась с мнениями о погоде, а потом постепенно охватила массу мелких и крупных подробностей, абсолютно не имеющих отношения к перепродаже новых вещей. Иногда разговору мешали люди, которым приспичило что-то купить, и купить как можно дешевле. С такими опытная Валентина не вступала в переговоры, а твёрдо настаивала на своём. Понятно, они быстро отскакивали, иногда с грубоватыми комментариями. Общение Ольги и Валентины длилось не меньше пары часов и кончилась сердечными объятиями.

Утирая слезу от избытка чувств, Ольга собралась уходить, но спохватилась: «Что ж я за дура! я ведь сюда по делу приехала.»

— Валенька, милая, — сказала. — С таким душевным, как ты, человеком можно пойти даже в разведку. Вот что. Я тебе доверяю. Хочу, Валюша, спросить о деле. Живу я, ты знаешь, далеко. Работаю часто по выходным, и мне самой торговать не с руки. Давай с тобой вот как договоримся. Ты мои вещи продавай, а я буду тебе отваливать десять рублей за любую продажу. Это же лучше, чем проценты?

— Подруга, — ответила Валентина. — Двое детей у меня, муж, кухня, скотина, огород. Разве могу я также, как ты ездить в столицу за барахлом? У меня уже есть городские клиентки, но я с них снимаю по двадцать процентов. Одну я бы бросила хоть сейчас. Стала со мною часто спорить: я, мол, просила продать за столько-то, а ты, Валентина, не сумела. Ты, говорит, либо плохо торгуешься, либо толкаешь вещи дороже, а мне говоришь, что…

— Негодяйка! — воскликнула Ольга. — Как она смеет в тебе сомневаться!

— Да вот, такая, — кивнула Валя. — Но я тебе, Оленька, вот что скажу. Как другу скажу. Со всей откровенностью. Вижу, ты не опытная совсем. Ты можешь, конечно, платить по десятке, но с таким договором ты будешь терять. Подумай-ка, что мне за интерес набивать на товар цену, если десятка в любом случае. Так что давай-ка за проценты. С тобой, как с хорошим человеком, я соглашаюсь на пятнадцать.

На Ольгино горячее объятие Валя ответила также пылко.

— Ты только подкинь свой адресок, — сказала Ольга меж поцелуями. — Вдруг заболеешь, или что, как мне тогда тебя находить.

Валя нацарапала адресок, и Ольга, окончательно ей доверившись, дала ей на пробу пару кофточек.

Так и пошло. По воскресным дням Ольга вставала в пять утра, ехала в станицу с новыми вещами, вручала их Вале, они расплачивались и не спешили расставаться, поскольку автобус назад, в город, проскакивал станицу только в полдень, а часами болтаться на остановке было ужасно скучно.

Эту убогую остановку в виде скамейки без навеса называли автовокзалом. Несколько лет тому назад там в самом деле было здание, тесное и обветшавшее. Когда его крыша потекла, начальство велело его снести и выстроить новое, современное. Снести-то снесли, и на том месте даже глубокую яму выкопали, но что-то случилось с чем непонятно, и на яме строительство и заглохло.

С тех пор станичный автовокзал состоял из скамьи на бетонных ножках, перед ней расстилался тёмный ковёр из шелухи подсолнечных семечек (можно, правда, точнее выразиться: земля была заплёвана семечками). Описание этого автовокзала будет не полным, если забудем упомянуть покривившийся столбик с едва различимой буквой А. Повесить расписание автобусов местные власти не догадались, поэтому какой-нибудь не местный должен был набраться терпения, порой и на несколько часов, а те, у кого терпение лопалось, пытались найти кого-то из местных, того, кто порой автобусом пользовался.

Однажды за проданный товар Валентина вернула значительно меньше, чем Ольга предполагала.

— Мельтон меня чуть не арестовал, — объяснила она недостачу. — Пришлось откупиться. Большой суммой. Чего так надулась? Было бы лучше, если б все вещи конфисковали, а меня — в суд, да и в тюрьму? Тебе бы пришлось ещё больше дать, потому что ты городская. А у меня, как никак, знакомства.

Верить Вале, или не верить? Возможно, всё было именно так, как рассказывала торговка, но Ольга не стала ей доверять и больше в станицу не приезжала. Она нашла, причём в своём городе, с виду приличную дамочку Риту, с золотыми серёжками, макияжем, одетую, будто собралась в гости, немногословную, знавшую дело, договорилась на двадцать процентов.

Пару раз она встретилась с Ритой в подъезде дома возле базара.  Озираясь на проходящих мимо, они крутили несложный бизнес: Рита давала Ольге прибыль, вычтя ровно двадцать процентов, обсуждались цены на новый товар и скидки на то, что не продавалось.

Всё, как будто, у них наладилось, но через месяц в назначенный час Рита на встречу не явилась. Подождав её пару часов, Ольга решила к торговке наведаться. Жила та за бухтой, далеко, пришлось туда ехать на двух автобусах. По адресу, записанному Ритой, она, оказывается, не проживала. Что ещё больше встревожило Ольгу, Рита и в последующие выходные на толкучке не появлялась. Оставалось только гадать: то ли её арестовали, то ли она была аферисткой и появилась на толкучке, чтобы найти такую, как Ольга, расположить её к себе и вскоре исчезнуть с вещами и выручкой. Покручинилась Ольга, ещё раз уверилась, что жуликов в жизни настолько много, что даже не знаешь, а кто не жулик. Не доверяя больше другим, она решила самой продать всё, что она купила в Москве, и навсегда прекратить спекулировать.

В воскресный день, облачившись так, чтоб её не узнали знакомые, Ольга стояла на толкучке, демонстрируя модную женскую куртку. К ней подходили, торговались, но пока на цене не могли сойтись. Беседуя с очередной клиенткой, Ольга не заметила мельтона, проходившего по её ряду, и не успела припрятать куртку. Мельтон задержался рядом с ней.

— Дайте мне куртку, — потребовал он, всмотрелся в цену на ярлычке. — А вы за что, гражданка, продаёте?

— Да как за что? За свою же цену. Купила в Москве для своей знакомой, а ей по размеру не подошло.

— Гражданка, — строго сказал мельтон. — Вы нарушаете закон. Новые вещи нельзя продавать. Вам придётся пройти в милицию для составления протокола.

— Да что вы, да как, мне бы деньги вернуть, сын в Москве, в университете, он на стипендию не проживёт, а у меня нет своей квартиры, живу в частных сырых халупах, за них плачу половину зарплаты, а остаток весь сыну отправляю, а иначе мальчик умрёт с голоду…

Ольга заплакала. Женские слёзы, если они чистосердечные, разве негодяя не разжалобят. Такое случилось и с этим мельтоном, обычно безжалостным к торговкам, но не гнушавшимся брать взятки. Окинув нищенский Ольгин наряд и неожиданно для себя решив сделать доброе дело, мельтон наклонился к слезящейся женщине и сказал приглушённым голосом.

— Я вас, гражданка, ни разу не видел, так что, можно сказать, прощаю. Но ещё раз увижу с новой вещью… Идите и сдайте в комиссионку!

— Спасибо, миленький, — всхлипнула Ольга и потянулась мельтона обнять, но тот отступил и отвернулся.

После того Ольге стало сниться, будто она сидела в милиции и заполняла протоколы. Она никак не могла вспомнить, по какому живёт адресу, на неё орал разъярённый мельтон, потом на неё надевали наручники… Слава богу, в этот момент Ольга просыпалась от кошмара и опять зарекалась спекулировать. За товаром в Москву она больше не ездила, а вещи, оставшиеся для продажи, постепенно, с большими перерывами разошлись по надёжным знакомым, как вещи, купленные для себя, но не годные по размеру.

Как бы там ни было, спекуляция помогла заработать достаточно денег, чтобы в течение пары лет можно было и сыну послать, и платить частникам за жильё, и что-то на книжку отложить.