Кто из нас сызмальства уже знает о том, с каким талантом родился, и чем должен в жизни заниматься? А кто-то и в зрелости не понимает, в чём состоит его призвание и какую профессию надобно выбрать. Жидкову в этом смысле повезло. Он ещё в пятом классе школы понял, что должен стать писателем. Мечта, переросшая в цель жизни, началась с того урока литературы, когда Валентина Александровна, суровая очкастая учительница, объявила результаты сочинения, и не только выделила Жидкова, но зачитала весь его опус, потрясла сочинением над головой и объявила всему классу, что Жидков может стать большим писателем, если посвятит себя литературе.

После того всё стало ясно – чем заниматься в свободное время, в какой пойти учиться институт, как выстроить дальше свою жизнь, чтоб главным в ней было сочинительство, а всё остальное ему подчинялось. Но год шёл за годом, а к сочинительству Жидков всё никак не мог приступить, то есть, поправимся, – приступал, но столько же раз и отступал, – всё отвлекали другие дела, какие-то службы, друзья, девушки; всё не хватало того вдохновения, от которого бросишься к столу, и великий роман затопит бумагу.

Талант писать у Жидкова был, и он, несомненно бы состоялся даже как очень хороший писатель, но мешали ему, как мы уже видели, и большая неуверенность в себе, и то, что для писательской работы он никак не мог выделить время. Просыпаясь нередко среди ночи, он придумывал сюжеты для романов, которые он когда-то напишет, иногда даже вскакивал с кровати, набрасывал что-то на бумаге. Сочинив пару рассказов, он отнёс их в солидные журналы, но то ли рассказы затерялись в кипе непрочитанного материала, то ли ушли в мусорную корзину, – этого было вполне достаточно, чтобы свалить неудачи с писательством на реакционную систему, душившую свободу самовыражения.

И вот Жидков переехал в Америку, где можно было писать и печатать, не оглядываясь ни на что. Ему бы, коль это самое главное, попросить государственное пособие и жить в американской нищете, при которой денег вполне хватает на еду, жильё, одежду и выпивку, и такая беззаботная нищета для него обернулась бы свободой посвятить себя любимому занятию, свободой, которой порой позавидует и состоятельный человек.

Странная штука эта свобода: она достаётся бесплатно нищим, тем, кто не может её оплатить, а те, кто гоняются за богатством, готовы платить немалые деньги хотя б за огрызочек свободы. Вот от чего имущие люди нередко завидуют неимущим, тем, у кого предостаточно времени на такие прекрасные занятия, как, созерцание природы, долгий, когда захочется, сон, чтение книг, волокитство за женщинами, посиделки с любезными приятелями, по желанию творческие упражнения.

Именно так и поступили какие-то пишущие иммигранты, даже не очень способные люди. Сидя в дешёвых обиталищах в районах со смешанным населением, они сочиняли литературу часто сомнительного качества, но зато с саркастическими толкованиями всего, что творилось на их родине после Октябрьской Революции. Тем самым они привлекли внимание интеллигенции в России, жившей тогда за железным занавесом, и даже создали себе имя в современной русской литературе.

Но Жидков не хотел жить в нищете. Перед тем, как серьёзно усесться за стол и начать писать роман за романом, он решил заработать денег и тем, по любимой цитате Лейкина, вытащенной из Достоевского, обрести свою чеканенную свободу. И вот, вместо творческого труда он стал себя растрачивать на бизнесы, в которых он видел перспективу, но которые плохо получались (о бизнесах этих сказано выше, а самым последним, позвольте напомнить, была дерзновенная попытка закупать на Аляске дары океана и продавать их в Городе Ангелов).

– Прямой дорогой трудно идти, – порой исповедовался он приятелям у стола с бутылками и закусками. – Часто приходится отклоняться. Хотя есть личности одержимые, которые почти не отклоняются. А если они ещё и талантливы – успех и признание обеспечены. Опять же, оборачиваясь назад, я думаю, что и в Советской России я мог бы писать, что захотел. Писать и класть в стол. Или слать на Запад. В России, ностальгически вспоминаю, было так много свободного времени! Здесь, например, из почтового ящика тащишь целый ворох счетов, проблем, попыток тебя раскошелить, а в России из всей почты – редкое личное письмо, да газета, ежели подписался. Никакого бремени обязательств, от которых в Америке задыхаешься. В России мы жили одинаково, все были нищими одинаково, хотя этого не замечали (я говорю не о верхушке и тех, кто примазывался к верхушке). А в Америке, к сожалению, мало иметь крышу над головой и деньги на одежду и еду. Здесь с прожиточным минимумом, как на дне: обитаешь в бедном опасном районе, покупаешь вещи на барахолках, лично ремонтируешь автомобиль, о путешествиях нет и речи – слишком дорогое удовольствие… Вот почему здесь такой культ денег, вот почему ради жёлтого дьявола многие люди, включая меня, избегают идти по дороге призвания, не реализуют свой талант, и от того тайно стыдятся того, что им никогда не хватало ни уверенности в себе, ни характера, ни силы воли посвятить себя исключительно творчеству.

– Умно глаголешь, – кивали приятели и наполняли стопки напитком. – Давай за окаянную Америку, в которой всё настолько отвратительно, что из неё не хочется уезжать.

Однажды, пытаясь найти компромисс между деньгами и литературой, Жидков сочинил киносценарий и разослал его в триста мест – агентам, продюсерам и актёрам. Голливуд реагировал прохладно. Жидков получил с десяток отказов, в которых ему отписали такое: “В этот момент мы не уверены, что нам удастся…”. “Прочитал ваш сценарий с удовольствием. Вы явно талантливый писатель. Однако, я обнаружил вот что: за действием я следил пассивно, не будучи лично в него вовлечён…”. “Читая сценарий, я заблудился…”. “После пятидесяти страниц меня ничего не зацепило. Не забывайте, что продюсеры читают лишь первые десять страниц, а то и только первую страницу…”. “Вы задали интересные вопросы, создали интригующую атмосферу, но это не наш материал…”. “Я не сумел встретить героя, который меня бы повёл до конца, которого я бы полюбил или, напротив, возненавидел…”. “Извините, в данный момент мы заняты несколькими проектами…”.

Столько времени и денег он израсходовал на адреса, на копии рукописи, на марки, – и эдакий жалкий результат! Жидков приуныл. А что русский делает, ежели что-то в жизни не ладится? Запил он, забросил все дела, и так продолжалось пару недель. Но вот как-то утром в его похмелье ворвался звонок от человека, который назвал себя продюсером.

– Меня зовут Алексис Корфино. По поводу вашего сценария. Хотелось бы с вами побеседовать. Подъезжайте ко мне. Завтра удобно?

– Удобно, – выговорил Жидков, надеясь, что это не во сне.

– Прекрасно. Записывайте адрес.

Жидков отправился на свидание полный надежд, прилично одетый, гадая, сколько ему заплатят, если сценарий возьмут в работу. Дверь отворила красивая дама, немолодая, видно, жена, которая если не в данный момент, то в прошлом уж точно снималась в кино. Она проводила Жидкова в гостиную, где громко работал телевизор. Навстречу слегка приподнялся с кресла пожилой человек в майке и шортах, с черепом голым, как яйцо, с лицом мужественным и породистым. Пожав гостю руку, он извинился и попросил пару минут, чтобы вернуться к телевизору.

На экране финансовые комментаторы обсуждали доходы какого-то бизнеса, а по низу экрана таинственной лентой струились последние цены на акции. Совсем в этом деле не кумекая, Жидков с уважением смотрел на блестящий затылок режиссёра. “Видно, – тем временем размышлял, – немалыми финансами ворочает этот голливудский режиссёр”.

Что-то дождавшись и что-то постигнув в том, что случилось в тот день на бирже, Корфино выключил телевизор, легко развернул крупное кресло, вдруг оказавшееся на колёсиках, подкатил к стулу Жидкова и задал ему несколько вопросов: образование, где работал, есть ли какие-то публикации, что сейчас делает в Америке. Жидков отвечал на всё лаконично, потом захотел накинуть подробности, но Корфино кивком отчеркнул, что достаточно, объехал на кресле всю гостиную, замкнул круг прогулки там, где начал, и глядя Жидкову в переносицу, так суммировал свои мысли:

– Я просмотрел ваш киносценарий. Вы настоящий литератор: пишете образно, поэтично, видите мир интересно, по-своему. Но труд ваш не вписывается в Голливуд. Да, он оформлен, как сценарий, но это – элитная литература, не популярная в Америке, да и, пожалуй, во всём мире. Голливуд ведь далёк от литературы, от настоящего искусства. Цинично, но точно выражаясь, Голливуд отличается от искусства, как строительный рабочий от музыканта. Голливуд работает не на людей с интеллектуальными запросами. Он необычайно демократичен, в том смысле, что пытается дотянуться не до духовных аристократов, а подстраивает себя под среднего американского потребителя или, как говорят, под толпу. Иначе, он работает на кассовый успех. Многим, и мне, это не нравится, но таковы законы бизнеса. Если с этим не согласиться, то в Голливуд соваться не стоит.

Корфино вежливо помолчал, предоставив гостю возможность оспорить циничное мнение о Голливуде. Жидкову понравился отзыв Корфино об американском потребителе, и он бы с большим удовольствием высказал своё, ещё более сильное мнение, мнение очень даже нелестное, но он побоялся перегнуть, и тем обидеть или задеть перед ним сидящего американца. К тому же, подумал Жидков с горечью, о чём ещё можно говорить, коли Корфино сказал главное: сценарий Жидкова – не то, что нужно.

– Да, извините, – сказал Корфино. – Забыл вам напиток предложить. Желаете кофе, воды, сока?

– Кока-колы, – сказал Жидков, хотя ему очень не хотелось, чтобы ради него хлопотала такая восхитительная дама, как супруга хозяина дома.

Как в старом кино, прозвенел колокольчик, возникла смазливая мексиканка с обольстительным разрезом на груди, с богатыми бёдрами, тонкой талией, в белом фартучке с кружевами.

“И эта, похоже, причастна к кино; играет, наверно, таких же служанок; нашла себе в Корфино покровителя; возможно, не только покровителя; лично я бы с такой изменял; как супруга такое допускает?” – думал Жидков, пока Корфино распоряжался на беглом испанском. По взгляду Корфино на служанку было невозможно подтвердить предположения Жидкова, но продюсер с его внешностью, наверняка, привлекал к себе женщин и вряд ли был сам равнодушен к красоткам. Корфино вернулся взглядом к Жидкову.

– Давайте подумаем о том, как вам себя в Америке предложить. Вам, безусловно, надо писать, не отвлекаясь на мелкие бизнесы, в которых вы мало что понимаете. Разложим по полочкам. Вы из России. Вы талантливый сочинитель. Много путешествовали по родине. Умеете анализировать, обобщать. Сносно говорите на английском. Пожив в Америке пару лет, можете довольно объективно сравнивать жизнь в обеих странах…

Служанка вернулась с кока-колой, склонилась над Жидковым, подавая, и он не сразу отвёл взгляд от полуголой пышной груди,  обрамлённой кружевом белого фартучка.

– Россией здесь очень интересуются. Но пишут всё больше о политике, а американцам любопытно, как в России живут повседневно. Я могу предложить вам следующее. Начните писать статьи о России, а я их буду в “Плейбой “ отсылать… Вы не ослышались, в “Плейбой”. Статьи ваши будут попадать в руки издателя Хью Хефнера, мы с ним стародавние приятели. Журнал этот платит очень щедро. За своё посредничество я бы хотел десять процентов от гонораров. Это, кстати, стандартный процент, хотя нередко берут и больше. Как понимаете, я не нуждаюсь, но здоровый климат в любом деле лучше поддерживается там, где есть взаимная заинтересованность. Такие условия вас устроят?

– Конечно устроят, – сказал Жидков. – А какие именно темы могут “Плейбой” интересовать?

– Какие? Хотите записать?

Он подождал, пока Жидков доставал ручку с блокнотом, и начал медленно диктовать:

– Свидание. Взятки. Старики. Типичный русский завтрак. Выходные. Начальник и подчинённый. Проблемы в супружеской жизни. Услуги для женщин… – Помолчал. – Остальные темы сами придумайте. Готовы будете, позвоните.

С этим Корфино поднялся с кресла, и вдруг оказался не инвалидом, а высоким крепким мужчиной. Вдруг отыскался человек, готовый за руку повести к связям, престижу и доходам. Жидков в Америке столько раз обнадёживался обещаниями, подтверждёнными широкими улыбками, за которыми оказывалась пустота, что другой человек на его месте от такого редчайшего везения, вероятно, подпрыгнул бы до небес и продался со всеми потрохами знаменитому щедрому журналу.

Но вот он, русский идеализм в довольно типичном его проявлении: Жидкова возмутила необходимость хоть кому-нибудь продаваться, писать на заказ бытовые статейки, да к тому же писать их в журнал для мужчин, напичканный голыми красотками. Он-то, приехав в страну свободы, мечтал, не ограничиваясь ничем, разве только уровнем таланта, писать возвышенные, одухотворённые, высокие, пронзительные сочинения, которые, может, даже окажутся новым словом в литературе. Однако, покидая дом Корфино, он эти мысли не проявил, а рассыпался в благодарностях.

Сначала Жидков твёрдо решил, что откажется от “Плейбоя”. Потом передумал: было нелепо вдруг отказаться от режиссёра, к нему неоправданно доброжелательного и согласного за руку повести к тем, от кого зависело многое. И он согласился на компромисс: составил список собственных тем, которые он предложил бы журналу.

Во время второй встречи с Корфино, перед тем, как свой список зачитать, Жидков сделал следующее вступление:

– Все темы, которые вы перечислили, безусловно, интересны американцам, но их разрабатывают корреспонденты, аккредитованные в России, и все они лучше меня представляют, под каким соусом подавать тот или иной материал. Я буду, конечно, более точным в описании быта россиян, но очень боюсь, что мой личный соус американцам покажется слишком диковинным. Поэтому вот о чём я подумал. В Америке слабо представляют, что творится в душе у русских, и что вообще это за зверь – пресловутая русская душа. Так вот, почему бы мне подробно и одновременно занимательно не описать самого себя? Из списка статей на такую тему мог бы получиться занимательный портрет современного русака.

Корфино выслушал список внимательно. Потом покатался в своём кресле между предметами гостиной. Вернулся к Жидкову. Улыбнулся.

– Известно ли вам, почему мы встретились? Потому что во мне пополам с греческой течёт русская кровь. Но должен вас вот в чём остеречь: большинству обитателей этой страны сто раз плевать на любую душу, включая собственную, американскую. Люди здесь заняты делами, в которых души и духовности нету, но которые сделали эту страну богатейшей державой в мире. Не тратьте в Америке время на исповеди. Их не поймут и не оценят. Вернитесь к предложенному мной списку.

Жидков обещал ещё раз подумать о темах статей для журнала “Плейбой”, но к Корфино он больше не вернулся. Позже, когда его жизнь не клеилась, он пожалел, что отвергнул помощь, которая скоро и без метаний привела бы его к тому, о чём он всю свою жизнь мечтал, а мечтал он о признании в литературе. Поздно он понял, что в этой стране и, похоже, во всех странах, принципы – кость поперёк горла. И неважно, с чего начать, с какой халтуры, с какого скандала, а важно, чтобы тебя заметили. Заметят, запомнят твоё имя, и дальше, едва ли не пожизненно, перед тобой открыты все двери.