– А этот? – спросил Басамент Заплетина, кивая на высокого мужчину, который поблизости от них лениво покачивался в танце с грациозной блондинкой Анной. – Кто он такой? Ты его знаешь? Думаешь, он нам подойдёт для земельных аукционов?

Пара смотрелась великолепно, и  все, кто взглядывал в её сторону, долго глаза не отводили. Красота состоит из сочетания самых обыденных элементов, но нужно редкое совпадение двух или многих элементов, чтобы возникла красота, которая, словно мощный магнит, притянет к себе одно, или два, или все наши пять чувств, и которую мы рационально не в состоянии объяснить. Красота – это тайна, за тайной – истина, к которой нас Бог не подпускает, а истина – некий эталон Богу угодного совершенства.

– Знаю, конечно, – ответил Заплетин. – Известен многим по кличке Актёр. Настоящая фамилия – Картовников. Не думаю, что он нам пригодится.

– Почему? Интересны не только те, кто мог бы войти в штат нашей фирмы. Нам нужны и пассивные вкладчики, те, у кого есть лишние деньги на приобретение земли. А этот, похоже, не бедняк.

Трудно, конечно, вот так, внешним образом, определить по человеку, насколько он крепок материально. Бывает, что действительно богатый так притворится мелкой сошкой, что кого угодно введёт в заблуждение. А другой, действительно мелкая сошка, будет жить впроголодь, в долгах, еле уплачивая минимальное по десяткам кредитных карточек, но будет выглядеть, как Картовников. Иначе, на руку наденет “Ролекс”; машина его, сильно подержанная, будет непременно “Мерседесом”; купит пару чернявых пуделей, обкорнает их вычурно, как цирковых, и только с ними будет гулять и ездить повсюду на “Мерседесе”; соорудит бильярдную комнату и бар с подсвеченными бутылками; телевизор будет с огромным экраном; жену заведёт непременно стройную и с такой увеличенной грудью, что руки всех встречных мужиков будут почёсываться и потеть он неудовлетворённого желания прогуляться по этаким буграм.

У Картовникова были две мечты, не отличавшиеся благородством, но немало распространённые в самых разных углах планеты: мечта избавиться от жены, и мечта жить, не работая. Как уже сказано, обе мечты были далеко не уникальны, но если первую, о жене, всё же, не все мужья вынашивают, то вторую мечту, что говорить, лелеет огромная часть человечества. Но как не работать – вот вопрос, на который нет одного ответа. Картовников так на него отвечал: жить за счёт богатых американцев.

Этот способ – жить не работая, он нашёл и стал разрабатывать, ещё проживая в Советском Союзе, откуда любой человек из Америки выглядел денежным мешком. А что говорить о настоящих американских богачах, таких, например, как Билл Гейтс, Джордж Сорос, Уоррен Баффет. Такие не знали, что делать с деньгами и жертвовали их направо и налево.

Когда в стране начались реформы и смекалистые иностранцы бросились вкладывать деньги в Россию, не менее сообразительные русские стали подыскивать себе спонсоров, а слово спонсор, что говорить, звучит благородней, чем содержатель, или тот, кто в надежде наварить на последствиях краха коммунизма, вынужден подкармливать туземцев.

Ко времени нашего повествования в Америке вышли несколько фильмов про русскоязычную иммиграцию. Продюсеры искали для экрана лица, типичные для России, и посвящённые иммигранты без актёрского опыта и таланта играли какую-нибудь роль, и на этом не только зарабатывали, но даже обретали небольшую славу. Типичные лица иммиграции, как не крути, были еврейскими, поэтому продюсеры, как все американцы, считали, что русский похож на еврея. И что удивляться тому, что роль русских играли исключительно евреи.

Картовников был в этом смысле редкостью – он родился от русских родителей, но с помощью своей удачной внешности (высокий, с породистым лицом интернационального характера) он мог бы с успехом олицетворить представителя любой белокожей нации. А после того, как он как-то сыграл мелкую роль в американском фильме про иммигрантов из Союза, к нему пристала кличка Актёр.

В первые месяцы иммиграции Актёр торговал на побережье самодельными пирожками, их стряпала американская супруга во время свободное от работы (она была учителем литературы). Пирожки продавались с особой тележки, её Картовников смастерил на подобие тележек у московского метро, с каких торговки в белых халатах, с трудом напяленных на телогрейки, продавали мороженое, чебуреки, беляши, пирожки и, возможно, другое, но про другое автор забыл. Над тележкой Картовникова была вывеска: “Hot Russian Pirozhki”. Тем, кто не знал такую еду, он предлагал её отведать.

Публика активно интересовалась вкусом экзотического снека, популярного в заснеженной стране водки, медведей и шапок-ушанок; тарелочка с нарезанными пробами пустела, едва успевая наполниться, то есть большая часть пирожков уходила на бесплатную кормёжку. Несмотря на удручающую убыточность первого западного предприятия, Картовников старался не унывать, полагая, что рано или поздно американцы войдут во вкус и предпочтут закусить в “Пирожках”, а не в приевшемся “Макдональде”, создавшем самую жирную нацию. Публика, вроде бы, привыкала, то есть он часто узнавал тех, кто пробовал пирожки, но бизнес по-прежнему был убыточным.

И вот, как и следовало ожидать, гуманитариям с высшим образованием надоело возиться с ремеслом, с которым бы справился мексикашка, не научившийся даже грамоте, и которого причудливая судьба из жаркой замызганной деревушки перебросила в Калифорнию. Супруги давно обратили внимание на одну особенность в их ситуации: при сложении мужа и жены получалось замечательное знание сразу и русского и английского, знание, достаточное для создания переводческого бюро. С переводом с английского на русский Картовников справлялся самостоятельно, но спрос на такие переводы был совершенно незначительным из-за обилия в иммиграции знатоков английского языка. Перевод же с русского на английский требовал редкой комбинации, которой обладала их семья. Дело пошло. Но и этот бизнес их не вполне удовлетворял. По сути, переводческая работа напоминала работу машинистки: оплата за каждую страницу. Иначе, чем больше они работали, тем они больше и зарабатывали; но сутки, увы, не растяжимы, и новый бизнес стал разочаровывать своим ограниченным потенциалом.

Рождение ребёнка, поиски няни, высокая стоимость детских садов, – всё это их навело на мысль создать детский сад в собственном доме, который достался жене по наследству. Первую группу набрали быстро, из знакомых и близких соседей. Потом сколотились ещё две группы, и садик оказался более доходным, чем утомительные переводы, и был не столько уж утомителен. Окончились хлопоты организации, и Актёр с удивлением обнаружил, что бизнес мог дальше катиться без его непосредственного участия. С ежедневной рутиной детского сада справлялись жена и две воспитательницы, а у него оказалось полно времени для каких-то других проектов.

Советский Союз вконец развалился, и Россия с дороги к коммунизму, которая туда и не вела, свернула на дорогу к капитализму, которая тоже туда не вела, но по крайней мере так называлась. Поворот оказался слишком крутым, и на слишком большой скорости, но внешне всё выглядело впечатляюще, решительно, бесповоротно. У деловых американцев интерес к России резко повысился, все бросились друг друга опередить в создании какой-нибудь монополии на товары или услуги.

В самой крупной газете города Картовников стал себя так рекламировать: “Представитель деловых кругов молодой капиталистической России, ищущих связей с американским капиталом ради взаимного обогащения”. Участие в фильме про иммигрантов было, пожалуй, лучшей рекламой его репутации и связей. Отсюда возникло и направление его предстоящей деятельности – кино, телевидение, развлечения. Конкретной зацепкой стала идея совместного русско-американского фильма (подходящий сценарий тут же нашёлся; в подлунном мире не пристроенных сценариев не меньше, чем не пристроенных женщин). Другой и, пожалуй, важнейшей зацепкой была, якобы, дружба Картовникова с главой киностудии “Мосфильм”.

Реклама работала, стали звонить американские бизнесмены, готовые поставить на Россию. Картовников при личных аудиенциях к себе неизменно располагал – и породистой внешностью, и связями в России, и английским с мало заметным акцентом, и тем, что уже повертелся в Америке. О связях он, конечно, привирал, ему было важно зацепить, а связи само собой возникнут во время его поездки в Москву в кампании американского миллиардера (так он представит американца, и к ногам человека с таким описанием, подобострастно виляя хвостом, в России бросится кто угодно; а что касается миллиардов – попробуй проверь, сколько там денег у холёного весёлого иностранца, нацепившего “Ролекс” и прочую фирму, из русского знающего два слова – бабушка и хорошо, при этом замечательно исковерканных, а всё остальное – баском по-английски).

Всё же, пришлось повозиться изрядно, прежде чем на удочку попался первый доверившийся янки. Американцы ведь выглядят идиотами только когда их русские делают героями похабного анекдота, частушки или стишка (“один американец засунул в ж… палец, и думает, что он заводит граммофон”), а в жизни вдруг оказываются не дураками, особенно если начинают ковыряться не в заднице, а в финансах. Ошибки наматывая на ус, укрепляя и оттачивая детали, Картовников всё более рафинировал и свой проект, и своё поведение, – и вот, в один прекрасный момент перед ним оказался человек, готовый срочно лететь в Москву для деловых переговоров. Решение скрепили рукопожатием, но тут обнаружилась слабая карта, которую Картовников скрывал до самого последнего момента, и здание сотрудничества с тем американцем рухнуло с болезненной быстротой.

Слабейшей картой в проекте Картовникова оказалось его желание не тратить собственную копейку. Он, оказывается, хотел, чтобы всю поездку в Россию (самолёт, гостиницу, рестораны и все возможные развлечения) оплатил американский бизнесмен. На это он набрасывал зарплату, – впрочем, подчёркивал, очень скромную, – всего каких-то сто долларов в сутки. Это, конечно, сбивало с толку. Вроде бы, дело затевалось с официальным представителем деловых кругов огромной страны, совсем недавно ещё носившей грозный титул супердержавы, с внешне представительным человеком, у которого связи даже в правительстве, и вдруг после торжественного рукопожатия, – вот те на, у человека нет денег даже на самолёт.

И этот отсеялся. Но ничего. Америка, как всякая страна, кишела любителями наживы, достающейся быстро и легко. Нашёлся-таки подходящий мистер, который кроме того, чтоб нажиться на исторической ситуации, хотел наконец-то поглядеть на родину своей еврейской бабушки. Поселились, конечно, как можно центральнее, в отдельных номерах гостиницы “Россия” с замечательным видом на Кремль. Аудиенция на Мосфильме. Встречи с многочисленными бизнесменами, мелкими и средними чиновниками, с попытками добраться и до крупных, деловые ужины в ресторанах, театры, музеи, русские бани. Всем в разваленной нищей России хотелось поближе познакомиться и закрутить любое дело с американским миллиардером.

Вернувшись из этой полезной поездки, полезной пока только для Картовникова, и живя на зарплате американца, Картовников стал раскручивать дело, которого на самом деле не было. Он составлял бумаги на русском, объяснял их содержание американцу, какие-то бумаги переводил, если была просьба перевести, давал американцу что-то подписать, показывал факсы из Москвы, в которых была всякая галиматья, продуманно состряпанная приятелем. Наконец, показал американцу такой же фиктивный ответ из Москвы, в котором доказывалась необходимость срочного вылета в Россию для подписания контракта.

Но тут вдруг случилось непредвиденное: американец лететь отказался, объяснив это общей неуверенностью и в тех, с кем подписывать контракт, и во многих пунктах контракта, и в общей ситуации в России. А когда Картовников на лице выказал большое разочарование, американец ему предложил съездить в Москву самостоятельно, и притом за собственный счёт, и привезти другие идеи. Как это водится в развитом обществе, сказал он всё это с фальшивой улыбкой, хотя другой на его месте, скажем, какой-то делец из России, мог Картовникова обстрелять нецензурными выражениями, поскольку он факсы из Москвы отдал на проверку другому русскому, и, таким образом, разоблачил мошенничество партнёра. Картовников, понятно, отказался от поездки в Москву за собственный счёт, и их партнёрство на этом закончилось.

Заплетин, конечно, не ведал многого из того, что мы сказали о Картовникове, но он, всё же, знал об Актёре достаточно (включая предвидение Абадонина об убийстве супруги и тюрьме), чтобы ответить Басаменту:

– Нет, я не думаю, что Картовников нам хоть как-нибудь подойдёт.

Тигран торжественно объявил о том, что сбацают “Белый вальс”.

“И вот, все ближе, все реальней становясь, она, к которой подойти намеревался, идёт сама, чтоб пригласить тебя на вальс, и кровь в висках твоих стучится в ритме вальса”.

Воздадим должное “Белому вальсу”! За то, что он ставит с ног на голову общепринятое, привычное. Изобрести его было не трудно; наверно, вначале он вышел, как шутка, в какой-то тесной весёлой компании. Почему же так трудно простой этот принцип приложить к чему-то другому. Например, почему бы какой-нибудь даме не стать на колено перед мужчиной, не предложить ему руку и сердце… Подобных примеров меняться ролями можно немало ещё привести, но автор боится, что эти примеры читатель пришьёт к идеям автора, а то и к его мировоззрению.

Ладно уж с этими экспериментами; с привычным, рутинным много спокойнее. Давайте-ка лучше полюбуемся на ту приятную суету, какую объявленный “Белый вальс” везде и неизменно вызывает. Итак, все дамы, кто посмелее, а кто под повышенным хмельком, итак эти дамы уже и наметили, и пригласили своих кавалеров, и в нетерпении переминались на танцевальном пятачке, ожидая, когда музыканты с Тиграном начнут исполнение “Белого вальса”. Заметим, пока не грянула музыка, которая тут же оглушит и притупит беседы и мысли, – заметим, что большинство дам остались сидеть на своих местах. Это, конечно, не означало того, что у них не было выбора. Они уж приметили давно какого-то приятного мужчину, но одно с ним переглядываться тайком, а другое – что может подумать муж, если они пригласят на танец совершенно постороннего человека.

Всё с той же, знакомой читателю целью Тамара решила выбрать Картовникова. Её подтолкнуло к тому и то, что её быстрые глазки не пропустили сцену с бутылкой, которую доставили Актёру, после чего он незамедлительно переместился за стол Клионера. То и дело на них поглядывая так, как умеют поглядывать женщины, то есть никак не догадаешься, куда она именно смотрела, Тамара думала с уважением, что продюсер с актёром, скорее всего, беседовали о кино. Ей было нетрудно мужчин оценивать, поскольку критерием оценки, главным и, можно сказать, единственным для неё всегда оказывались деньги.

Русскоязычная община была разношёрстной, многочисленной, географически сильно разбросанной по холмам и долинам Города Ангелов, посему нечего удивляться тому, что Тамара, знавшая многих, ни разу не сталкивалась с Картовниковым, и даже не слышала о таком. Но тут ей вдруг помогла Анна. Как только Анна вернулась за стол после пары танцев с Картовниковым, Тамара подробно её расспросила, о чём ей рассказывал мужчина, который выглядел так обнадёживающе: холёное породистое лицо, дорогая с виду одежда, часы “Ролекс”, кольцо с крупным камнем. Многого Тамара не узнала (Картовников мало говорил, а Анна его ни о чём не расспрашивала), но всё же узнала кое-что ценное. То, например, что этот мужчина снимался когда-то на Мосфильме, в Америке снимался в Голливуде, был друг знаменитостей в России.

Но, несмотря на большой опыт в материальной оценке мужчин, Тамара в данном случае ошибалась. Не знала она, что последнее время Актёр опять сидел на мели и снова подыскивал себе спонсора. Не знала она и такого факта, как будто не имеющего к деньгам отношения, а именно: не ведала Тамара, что Картовников был человек холодный, что друзей заводил только полезных, что женщины его не занимали. Он пригласил на танец Анну, можно сказать, для показухи, для того, чтобы все обратили внимание на то, что ему доступна любая, чтобы в сочетании с красоткой ещё раз внимание обратили и на его отменную внешность.

Нет, голубым он не являлся, он просто был равнодушен к сексу. Ему в женщинах не хватало того, чем природа их одарила, не хватало ещё чего-то такого. Ну что, в самом деле, в них особенного – груди и щёлка между ног. Он всё пытался в них отыскать что-то ещё, не находил, и от того их презирал. Такие, как он, не должны жениться, и он не женился бы никогда, если бы, скажем, был армянином, немцем, а лучше всего – евреем, иными словами, если бы он принадлежал к тому населению, которое имело право эмигрировать. Он без труда нашёл бы еврейку, расположенную к эмиграции, но, заглядывая вперёд, в предстоящую жизнь на Западе, он предпочёл бы избежать тех неизбежных проблем и лишений, с которыми сталкивается большинство новоиспечённых иммигрантов. И он нашёл лучший вариант: он женился на американке.

Почти сразу после женитьбы он разыграл проблемы с либидо. Там был и гормональный дисбаланс, возникший от стресса эмиграции, и низкий уровень тестостерона, и всё, что порождает импотенцию. Жена понятно, очень расстроилась. Потом, оправившись от сюрприза, она сконцентрировалась на поиске преимуществ брака с фригидным мужчиной и, правильно, нет худа без добра, отыскала два преимущества. Первое: не будет изменять. Второе: не должен ревновать. Ревность, однако, явление сложное; почти невозможно предугадать, как именно конкретный человек отнесётся к измене партнёра. Поэтому этим преимуществом она предпочла не злоупотреблять, она его использовала осторожно, завязав с несколькими мужчинами чрезвычайно секретные отношения.

Жена его умела работать. Они новый бизнес вместе раскручивали, дальше его продолжала жена, а он начинал искать что-то новое, более денежное, перспективное. Однако, ему всегда казалось, что будь он один, при его внешности он мог бы легко захомутать американскую миллионершу. Вот почему во всех неудачах он обвинял свою жену. Винил он её не вслух, про себя, так что жена и не догадывалась, что он мечтал от неё избавиться. О, сколько различных вариантов Картовников взвешивал, перебирал, включая и такие самые расхожие, наводнившие кино и литературу, как случайное падение со скалы, автомобильная авария, отравление, наёмное убийство. Но будучи трусливым и нерешительным, он ни один из вариантов не пускал пока дальше воображения.

И сны ему снились соответствующие. Во многих снах он умертвлял, но никак не мог умертвить жену. Один сон буквально к нему привязался и назойливо повторялся. Будто он ночью ехал на джипе в компании подвыпивших плантаторов. Кто-то, стоявший позади, высвечивал дорогу ярким фонарём, остальные нацеливали винчестеры в густые заросли по сторонам. Над кустом возникала головка женщины, в берете, с локонами на лбу, с большими блестящими глазами. Картовников прицеливался и стрелял. Головка, качнувшись, пропадала. Он спрыгивал с джипа и бежал туда, куда пропала головка. Женщина, застреленная им, лежала в грязи, облитая кровью, ворочая мёртвыми глазами. Слуги поспешно глаза прихлопывали, хватали её за ноги, тащили, у машины на бок переворачивали, делали надрез на животе. В грязь вываливалась груда внутренностей, дымящихся, розовых, тошнотворных. Откуда в женщинах столько гадости, – думал Картовников, нос зажимая. Раскачав полегчавшую добычу, слуги швыряли её в кузов. Она там лежала у ног Картовникова с неестественно выкрученной головой, в белой блузке, в короткой юбочке, в высоких тугих сапожках. Внезапно она открывала глаза, и он понимал, что это жена…

У Картовникова кровь в висках не застучала, когда Тамара к нему подошла и пригласила на “Белый вальс”. Красивая баба, что там скажешь, но её близость не волновала. Пока танец ещё не начался, у них была такая беседа:

– А вы ведь не русская, – сказал Картовников.

– Догадливый вы, – отвечала Тамара. – А если не русская, то кто?

У него не было настроения начинать какие-то игры.

– Татарка, – брякнул он, что попалось.

– Не разочаровывайте меня, – засмеялась Тамара и сделала глазками то, что обычно очень нравилось многим её поклонникам.

– Знаете что, – сказал Картовников, отметив, что с ним откровенно заигрывают. – В России, если память не изменяет, проживает почти двести народностей, и если мы начнём их перебирать… Вы лучше скажите, как вас зовут, и где вы в Союзе проживали.

“Да, с ним придётся поработать, – вздохнула Тамара. – Избалованный. Но, хотя бы, не грубиян”

– Зовут Тамарой, – сказала она. – А проживала я в Козлограде.

– В Козлограде? Где такой город?

– В Казахстане. Но если честно, то такого города нету. Может и есть, Россия большая, но я не слыхала о таком. Я так прозвала свой городишко, в котором угораздило родиться и прожить восемнадцать скучнейших лет.

– Да, понимаю, – сказал Картовников. – Я всегда сочувствовал провинциалам из маленьких скучных городков. Чего там делать? Только спиваться? А вот и расскажите мне о том, как вы жили в своём Козлограде.

В этот момент грянула музыка. Тамара слегка прижалась к мужчине, а он от неё слегка отстранился. Вальсировал он совсем неплохо, но жаль, что удерживал между ними прохладную, чопорную дистанцию. Она поняла, что не стоит форсировать только что начавшееся знакомство, что лучше у него пойти на поводу, и вот что она ему рассказала, перекрикивая оркестр.

От рождения до восемнадцати Тамара жила в городке Казахстана, который она с тоской и презрением именовала Козлоградом. В нём основную часть населения составляли смуглокожие мусульмане, коряво говорящие по-русски. Удачно смешав кровь казаха и русской, родители сумели произвести на вид симпатичное дитя. Отец в городке был немалым начальником, поэтому в доме всегда был достаток. Особых талантов или способностей у Тамары с детства не обнаруживалось, и чтобы их как-то компенсировать, родители часто ей говорили: Ты, дочка, у нас умница, красавица, тебе жениха достойного надо. С годами дитя от обильной еды становилось круглее лицом и телом, – нет, не чрезмерно, но достаточно, чтобы порой себя ненавидеть перед зеркальным отражением.

Дождались родители, наконец, когда дочке исполнится восемнадцать, и разослали нескольких свах по лучшим районам их городка и по его ближним окрестностям. К жениху запросов было немного: богатство и желание обильного потомства. Всё остальное, – молодость, внешность, характер, религия, порядочность, – родители считали второстепенным. С большими деньгами человек, – убеждали они дочь, по глупости-молодости наивную, то есть жаждавшую любви, – не может быть плохим человеком. Чем глубже карман у человека, тем у него больше достоинств, тем больше ты будешь его любить, тем больше тебя будут уважать.

И стали стекаться к их видному дому состоятельные монголоиды, в основном правоверные мусульмане. Во время знакомства за чаепитием выяснялись и их запросы к потенциальной половине, и все они нудно повторялись: чтобы жена их была красавицей (запрос этот мгновенно удовлетворялся при первом же взгляде на Тамару); чтобы невеста была девственницей (Тамара стыдливо роняла глазки); чтобы жена была плодовитой (глаза потенциальных женихов мерцали и маслились не желанием как можно обильней продолжить род, а плохо скрываемым сладострастием); чтобы жена была покорной и слушалась мужа беспрекословно; чтобы жена любила кухарничать и стряпала мужу бал-каймак, куырдак, манты с бараниной, кабыргу, плов, беляши, турлиеттер, и другие вкусные кушанья; чтобы, как мамы женихов, вязала пуховые платки и расшивала туркиизы; чтобы умела искать кахолонг; чтобы не смела глаз поднимать на других посторонних мужчин.

С первым, понятным и льстящим запросом, Тамара, естественно, соглашалась, с кучей детей – была нейтральна, а все остальные запросы мужей её ужасали и пугали. Особо отпугивал кахолонг, его называли камнем матери. Попадая в компании казашек, Тамара не раз уже слыхала об этих молочно-белых камнях, очень похожих на опал и размером часто в кулак. Согласно одной из восточных легенд, эти камни были ничем иным, как окаменевшим женским молоком. Кахолонг считался чудесным средством для того, чтобы женщина забеременела, для облегчения родов, для сбережения плода, для послеродового выздоровления. Искать кахолонг было не просто; порой женщины уходили от дома на много километров, они приносили камень домой, клали его под кошму в постель, предназначенную для новобрачных, и там он лежал целый лунный месяц. Кахолонг применяли и по-другому. Из него изготавливали украшения и дарили невестам перед свадьбой. Женщины, желавшие забеременеть, пили воду из родника, предварительно настоянную на кахолонге. Из кахолонга делали средство для повышения потенции: растерев камень в мелкий порошок и с бараньим жиром перемешав, полученной мазью натирали половые органы супругов.

Взмолилась Тамара перед родителями: нет, не хочу я пока замуж, отошлите меня учиться. Родители сначала рассерчали. Потом подумали и решили: не для того мы дитя растили, чтобы она нежными пальчиками всю жизнь стряпала беляши. Хочет учиться, пошлём в столицу. Сделаем дочь образованной дамой, с которой захочет обручиться не какой-то полуграмотный казах, а столичный влиятельный мужчина. Собрали дочери чемоданы, дали крупную сумму денег и посадили её на поезд, отправляющийся в Москву…

Картовников выслушал Тамару, ни разу её не перебив и без единого комментария. А тут как раз и “Белый вальс” закончился. Картовников холодно кивнул и отвернулся от Тамары. Зачем ему отводить женщину, если она его пригласила.