Жидков

Друг мой российский! Перечитав наши первые письма, предлагаю тебе соавторство. Авторы – мы, Жидков и Макеев (хотел бы поставить тебя впереди, но, увы, я первый по алфавиту, и ты лучше смирно стой позади, даже если водка кончается). Предлагаю назвать сие сочинение “Переписка двух дураков”.

Почему именно дураков? В полузабытых беседах с тобой, в ту пору, когда я жил в России, мы не раз приходили к мнению о том, что в мире бездна всего, что мы оба не понимаем, и как бы не силились, не поймём. Посему в умственном отношении мы себя не пытались возвысить. Есть и другое объяснение того, что мы с тобой дураки: вместо того, чтобы вникнуть во что-то, найти рациональное объяснение, мы не пытались напрячь мозги, а тут же коверкали действительность и хохотали над получившимся.

Загнав тебя в компанию дураков, хочу, тем не менее, польстить. Идею стать соавтором сочинения навеял твой уникальный талант буквально всё обращать в абсурд. Вообще, удивляюсь, почему ты не состоялся, как писатель. Понимаю, в писательстве нету денег… Однако, совершенно не удивлюсь, если ты в какой-то момент извлечёшь из запылённого чемодана пачку блестящих рукописей. Итак, жду идей.

Макеев

Привет, Антон. Другой вариант: “Переписка ДД”. Такое название нам позволит оставаться такими, как есть. Один дурак, то есть ты, Жидков, сдуру уехавший за тридевять земель, другой, остававшийся на родине без особых на то причин, затеяли эту переписку без всякой прямой необходимости.

Конечно, быть тебе впереди. На обложке нашего сочинения соавтор может даже не присутствовать. Мол, человек тот малоизвестен, можно сказать, совсем неизвестен; мол, имя его затерялось в бумагах и среди прочего остального. Впрочем, стоит мне взять псевдоним, ну, допустим, Амакеев (на абхазский, что ли, манер), как убийственное водки больше нету прогремит именно для тебя.

Размышление 1. Считаю, что вся живность на Земле делится пока и до сих пор на насекомых и ненасекомых. Записку об этом важном открытии в компетентные органы подал. Теперь нахожусь под впечатлением, которое я на них произвёл.

Размышление 2. На исходе этого лета посетил Генофонд с другим предложением: увеличить количество полов не менее, чем до семи. Надеюсь, ты представляешь себе, какое, наконец, разнообразие наступит в любовных отношениях.

Размышление 3. Предлагаю нам учредить лигу профессиональных испытателей. Есть испытатели самолётов, но где, например, испытатели чувств? Теперь они будут! Океан возможностей! Полная занятость для всех, трудоспособных и инвалидов, для всех возрастов и полов. Или где испытатели жизни? Устраиваешься, допустим, испытателем жизни русского писателя в Америке. Испытание заканчиваешь на кладбище, составляешь подробный отчёт…

Высылаю эти бодрые размышления в качестве лёгкой литзатравки.

Жидков

Аркадий! Ширину и длину моего благородства трудно измерить даже мне. Доказательство тому не за горами: позволяю тебе назваться АМакеевым, а себя, так и быть, назову АЖидковым (А, если я не ошибаюсь, первая буква алфавита и моего личного имени). Хотя мне безразличен алфавит, я о нём порой неделями не вспоминаю, да и слегка подзабыл порядок, особенно в английском алфавите. Тут меня как-то остановили за вождение в подвыпившем состоянии, и полицейский, чтоб убедиться, в каком именно я состоянии, дал мне каверзное задание: перечислите мне весь алфавит, но только чтобы сзади наперёд. Я, конечно, сообразил, что в английском алфавите я запутаюсь, и стал ему русский перечислять. И, надо же, тоже мгновенно запутался. Но если б даже в русском не запутался, полицейский настаивал на английском. Слушал он, слушал, как я там плаваю, надел мне наручники и повёз на более научную проверку с помощью тюремного алкотестера.

Позволь мне слегка поразмышлять о твоём неплохом, но, всё же, сомнительном варианте названия сочинения “Переписка ДД”. Любой, кто когда-то нас будет читать, после слова переписка остолбенеет. Только дурак может принизить, – подумает любой остолбеневший, – принизить высокую литературу аббревиатурой ДД, которую можно легко спутать с порошком ДДТ, которым мы иногда пользовались для избавления от мандавошек. Или, – подумает остолбеневший, – как могли эти два дурака позабыть тех собак и кошек, которых в ностальгическую эпоху они обильно посыпали белым дешёвым порошком с неприятным, но не самым мерзким запахом, чтобы избавить их от блох. Какое невинное было времечко! ДДТ калечил нашу печёнку, уже ослабленную алкоголем, и мог её наградить раком, расшатывал нервную систему, уменьшал количество спермы в яичках, а мы, распыляя тот порошок, вдыхали его в жутких количествах, и только чихали и утирались.

В связи с вышесказанным предлагаю назвать наш труд “Пёрдвухдур”, и писать это слитно, а не “Пёр двух дур”, хотя и такой вариант возможен. Я, конечно, не исключаю, что серьёзные члены общества благопристойно расшифруют “Переписку ДД”, как “Переписку Двух Друзей”. Фу! От скуки можно повеситься. Сообщи своё мнение о псевдонимах и названии произведения, несмотря на то, что мои варианты несравнимо лучше твоих.

Что касается трёх размышлений, ты в них очень даже неплох. Но если ты всё-таки сумеешь стать испытателем моей жизни (Размышление 3), подумай, сумеешь ли ты дотянуть до моего именно кладбища. Иначе, не нарушишь ли договор, который заставят тебя подписать соответствующие лица, а нарушишь, тебе ничего не заплатят. И останешься биться на мели под безжалостным солнцем Флориды, и я, ещё на кладбище не увезённый, переступлю твоё жалкое тело, как подыхающую рыбёшку, и, может быть, даже обернусь и метко сплюну тебе прямо в глаз на берегу той же Флориды, в которой ты никогда не был, но врёшь всем женщинам, что побывал. Но это тебе, конечно, приснилось, а будешь размахивать фотографиями, засмеют и заулюлюкают, все знают, что фотки легко подделать при наличии фотошопа, сканера, компьютера, цветного принтера и бумаги глубокого проникновения.

Но лучше всего Размышление 2. Ах, как забилось в области сердца при мысли, что я вдруг стал семиполым! Второй пол добавить себе несложно, говорят, стоит всего тысяч двадцать, но пока очень смутно представляю, как можно иметь больше двух полов. На этом бы я и сконцентрировался в нашей дальнейшей переписке. Что же касается деления на насекомых и ненасекомых, об этом я должен ещё подумать. Пока не имею возможности думать, отвлекает работающий телевизор с информациями о теракте против цивилизованного мира, то есть и против даже тебя, хотя, поставив твоё имя впереди моего имени, я доказал своё благородство, а тебе, боюсь, ещё надо доказывать степень твоей цивилизованности. Россияне, всё-таки, ближе к варварам, чем, скажем, венгры или поляки, а мы, американцы, далеко от них, как в данный момент я от тебя.

Не обессудь. Антон Ж.

Макеев

Антонушка, дорогой! Ширина и длина твоего благородства действительно мало измерима, ну разве, что только в квадратных парсеках. “Пердвухдур” звучит интригующе, посему прими соавторское согласие. Хотя вот появилось у меня название “ПD2” (ПИ ДЭ Квадрат – это формула площади круга, который ловко объединяет двух дураков в квадрате, вступивших в творческую переписку). Короче, название сочинения может быть “Пердвухдур или Пи Дэ Квадрат (ПD2)”. Сколько там времени осталось до следующей Нобелевской разборки? Не упустить бы его по-дурацки.

Из жизни ненасекомых отмечу последний теракт Бен Ладена, прокрученный по телевизору в режиме текущего времени. Колесо истории завертелось с такой бешеной скоростью, что я экстерном, в кратчайший срок спланировал закончить академию генштаба. Буду здесь маршалом на полставки, и на полставки у вас, в Америке. Буду громить старика Бен Ладенича, а то он вас всех там затибидохал.

Так, а теперь насчёт семиполости. Пойми ты, Антонушка дорогой, не по семи полов у каждого, а каждая особь человеческая имеет свой отдельный пол, и у каждого пола своё название: разчина, дващина, трищина, и т. д. Особо красиво звучит “шестьщина”.

Описание осмеянной, заулюлюканной и подыхающей рыбёшки с одним заслюнявленным глазом меня отрезвило окончательно. Бросаю карьеру испытателя, ухожу в сборщики утиля, буду принимать у населения бумагу глубокого проникновения.

Сообщаю название рассказа, который я вряд ли напишу: “Увезённый неграми с кладбища или взгляд на писателя издалека”. Вот его короткое изложение.

“Исподволь и невольно обрёл я способность пронизывать взглядом большое пространство и ясно видеть такие места, какие обычно от нас скрыты бесконечным количеством горизонтов, ибо продвинься мы чуть вперёд, ну хотя б на одну иоту (межатомное расстояние), перед нами возникнет другой горизонт, раздвинутый на эту же иоту.

Заскользил я взглядом на юго-запад и увидел платформу “Голицыно” и рядом закрытый пивной ларёк. Продвинулся взглядом ещё дальше, и на закатном розовом солнце засверкали Тибр, Дунай, Гвадалквивир. Потом океан поиграл мышцами, и успокоился на пляжах, рядом с которыми проживает настоящий ладный писатель.

Мой настырный взгляд обнаружил его, бодро идущего от остановки в сторону запущенного кладбища. Одет он не очень витиевато, то есть без гетр и бескозырки. Справив свои дела на кладбище, писатель растворяется в тени навеса автобусной остановки, присаживается на лавочку, огорчённо покачивает ногой. Он, прожжённый алфавитист, не может вспомнить из каких букв сложен один интимный орган.

Под навес автобусной остановки приникает серо-лиловый дым – это прикладбищенские негры жгут ритуальные костры. Они иногда бросают в огонь пустые пакеты из-под ДДТ и хором поют: О! Лорд! О, Милосердный! Ты дал нам средство от мандавошек. Ты избавил от блох собачек и кошек. О! Лорд! О, Милосердный! Благовонный дым возбуждает негров, они машут писателю руками, зазывая его в свой круг, а также рассчитывая его использовать в неизвестном ему качестве”.

На этом драматическом моменте, переполненным творческим напряжением, я намерен поставить точку.

Жидков

Аркадий, разлюбезнейший соавтор! Сегодня я понял, наконец, смысл кошмарного сновидения, обеспокоившего меня примерно три недели назад, после того, как прикладбищенские негры пригласили меня в свой круг. Будто я осерчал на кого-то (но это, клянусь, были не Вы), и будто хотел отругать его словом, в котором всегда были три буквы, и будто я стал искать это слово, во всех пространствах и направлениях, и будто попал я в туалет, и вижу то слово на стене, пытаюсь прочесть, и не могу… Очнулся не помню, в каком поту, то ли в холодном, то ли в горячем, но помню – сложился я пополам, как перочинный ножик в детстве складывался на мизинчик, и пальчик потом долго кровоточил; сложился в вертикальном направлении, сидел на кровати в полном мраке, мычал, как недорезанная корова.

Макеев

Мой дорогой и покорный слуга ! Как-то Вы обуреваемы бываете ночами. Три настенные буквы – всего лишь название моего дочеродного органа, чего тут было пугаться до поту. За перочинный ножик большое спасибо! Вспомнилось! Капельки крови с локотка, со лба, носа и подбородка, из зубов, и из мизинчика. О, эти травмы нашего детства, прекрасно совместимые со счастьем, которое мы так мало ценили!

Жидков

Вчера мы вернулись из Сарасоты. Ездили-бродили по Макеевским местам, в которых ты никогда не бывал, но пытаешься это доказать с помощью фальшивых фотографий на бумаге глубокого проникновения. Но, впрягая воображение, мы вкушали твоё присутствие, обернувшееся отсутствием. Вот здесь, с берега Лонгбоут Айленд он пленялся буйством заката. Отсюда, нетолстым задом поправ шелковистый песок Сиеста Айленд, он ястребиным настырным взглядом вылавливал чёрную спину дельфина. Вот эту ракушку в кустах мангроув он осчастливил зелёными брызгами щедрой искрящейся русской мочи… Грустно мне стало перед ракушкой, и чтоб хоть как-то печаль развеять, я посредством того же акта осчастливил ракушку ещё раз, и часть её радости перелилась на мою босоногую зрелость.

Макеев

“Рыбка плавает в томате, Ей там очень хорошо. Только я, ядрёна матерь, Места в жизни не нашёл…”

Дорогой Антон! С Днём рождения, что ли? Похоже, ты расстроен? Или раздвоен? Ну не стоит! Или стоит? Ты ещё очень молод, Антон! Облик лихой, и ликом ты гладок, тело имеешь налитое, облысению не подвергался, сединой не обременён, мошонкой владеешь с двух рук. Прыжок ты ещё не потерял. Трудолюбия не занимать, таланту – черпать не перечерпать. Большой редкоземельности обитатель! Счастья тебе, и будь востребован! Неизгладимо твой Макеев.

Жидков

О как взбодрило мою душу твоё поздравление с Днём рождения! Отвечу на ряд твоих вопросов, которые вдруг оказались вопросами, которые ставят друг перед другом немолодые мужики во время игры в домино, гольф, канасту или во время другой забавы, не требующей глубокого ума и какой бы то ни было сосредоточенности.

О том, что в отличие от рыбки, якобы счастье нашедшей в томате, ты не нашёл себе места в жизни, я готов горячо поспорить. Нашёл ты, нашёл ты себе место! Аркадий, ты ведь пожил на свете, и должен был видеть, услышать, читать, и в худшем случае представлять места несравненно депрессивнее, чем то, в котором ты оказался по воле космических пертурбаций. Возьми хотя бы Афганистан или африканскую страну в период военного переворота. Поверь мне, что там, где ты оказался, на самом деле просто замечательно… Ах, мой Аркадий, меня погребла лавина доводов за то, что ты ничуть не хуже той рыбки, что жизнь твоя намного веселее, чем унылое тесное лежание в непроницаемой тьме консервной банки. А кроме того, ты подумал о том, что ждёт эту рыбку после того, как некий подвыпивший мужик расковыряет банку отвёрткой и дурно воняющими пальцами забросит её меж гнилыми зубами? И есть ли у этой счастливой рыбки хоть какой-то ничтожный шанс, что то же самое с ней проделает белокожая свеженькая красотка, которая консервами не закусывает, а подавай ей, креветки, устрицы, запечённые улитки да жюльен.

Как хорошо твоё поздравление! Лучше, красивее, правдивее меня ещё в жизни не поздравляли. Ах как ты прав во всех мелочах. И тело моё ещё налитое, и не лысею, и облик лихой, а уж мошонка-то, мошонка… Жаль что родился не пятирукий, а то бы мошонкой владел и с пятью.

Жидков

Вдруг появилось настроение описать впечатления о Японии, в которой мы только что побывали. Сначала о грустном, о Нагасаки, в котором меня подавляла мысль, что все мы – всего то муравьишки, которых буквально в любой момент может сплющить башмак судьбы. Именно это произошло с жителями Нагасаки, когда в августе сорок пятого судьба в образе майора Чарльза за штурвалом бомбардировщика умертвила почти восемьдесят тысяч человек. Бомбу планировалось сбросить над Кокурой, но густые облака над этим городом помешали пилоту и наводчику разглядеть предполагаемую цель. После трёх безуспешных заходов Чарльз повернул самолёт к Нагасаки. Банально, конечно, повторять, что все мы рабы господина Случая, но история Нагасаки подтверждает это как нельзя лучше. Кстати, после этой трагедии в Японии возникла поговорка “Везуч, как Кокура”.

Теперь о том, что меня порадовало. Не в последнюю очередь – Love Hotels, в которых японцы мужского пола ежедневно и даже ежеминутно что-то делают с женским полом (цены на мой взгляд очень доступны, и можно платить за полчаса, за несколько часов или за сутки). Что именно делают японцы со своими худенькими японками, не посчастливилось наблюдать, зато в разных публичных местах любовался упомянутыми созданиями. Худощавы, грациозны, миниатюрны, кривоноги, с действительно маленькой грудью. Другими словами – большие милашки, и были б, наверно, ещё милее, если бы многими тысячелетиями недальновидные мамаши не таскали младенцев на спине, вынуждая неокрепшими ножонками колесом обвивать спины.

Но даже после таких искривлений японки в голом виде хороши, судя по порнографическим изданиям, которые свободно продаются на перекрёстках и в автоматах. Иначе, любой любопытный пацан может узнать в любом раннем возрасте то, что было для нас когда-то изнурительно-мучительной загадкой. Тот же японский молокосос может свободно купить в автомате презервативы, пиво, виски, и все прочие радости жизни, которые нам были недоступны, но которые в демократической России тоже стали вполне доступными.

Немало порадовали и бани. Педерастам надо ехать в Японию, ибо бань там хоть отбавляй. Наблюдал потому и немало мужчин, игравших с водой в сексуальные игры (какие-то даже поразили), и не без тайного удовлетворения отмечал, что средний японский фаллос меньше среднего русского фаллоса (с американским сравнить не могу, так как общественных бань здесь так мало, что для подобного сравнения надо искать другие варианты, но искать их мне нет никакого резона).

Позволь на сегодня закруглиться, а по какой причине, неважно. Да, почему ты замолчал? Ощущаю, как брошенная девушка. Антон.

Макеев

Разделяю твои терзания. Я тоже, вестей от тебя не имея, тоскую, и плачу, и причитаю: И-и-и, во каки-таки дали стегнул, сокол ты мой ненаглядный? Нет, не болел, не привлекался, но побродяжничал недурно. На деньги, сэкономленные от жены, пару месяцев болтался в Австрии, отлучаясь самовольно то в Голландию, то в Данию, то в Бельгию, то во Францию, а то в Неметчину.

Время, отведённое под бодрствование, делил между теннисом, велосипедом, прогулками, застольями и созерцанием всего, что на глаза мне попадалось, а также посещениями магазинов. Подолгу простаивал перед вещами, которые меня переживут и, как Сократ, экономил деньги тем, что многократно восклицал: Как же много на свете вещей, без которых я могу обойтись!

Опогоненная тётка в Шереметьево присвоила мне звание возвращенца ударом государственной печати по моему заграничному паспорту. Вернулся, и сразу на сенокос, за реку, с бабами. Теперь вот пора и за работу, за проектное дело своё.

Жидков

Я думал, ты успел умереть, и даже собрался жене позвонить с претензией Пошто на похороны не позвали? А ты, падла (извини за выражение), в Европах радужно развлекался, и даже, видишь ли, в теннис постукивал.

В теннис я здесь тоже стучу, порой пальну так, что диву даюсь, а порой – от стыда заливаюсь румянцем, но удары по движущемуся мячику улучшил до кое-какого уровня, и лично считаю, что пребываю в нестыдном пространстве меж начинающим и продолжающим начинающим. Правда, стал замахиваться ракеткой не только наяву, но и во сне, от чего супруга часто просыпается, но пока не понимает, от чего.

Жду более подробного отчёта о твоих достижениях и провалах на твёрдых, глиняных и травяных, о наблюдениях и размышлениях о траектории отскоков в зависимости от поверхности, и о твоих других похождениях в местах, к сожалению, далёких.

Да, в Дании хорошо. Плоско, чисто, пива навалом. Напившись, можно, икая, рыгая, покачивая ящиком с пивными банками, побеседовать с полицейским без риска выхлопотать замечание, а то и забраться в фонтан Копенгагена и половить руками рыбу.

Все кланяются тебе и при этом приветливо улыбаются. Весной мы потащимся в Пекин, но не работать, а поглядеть на самую людную страну, наконец-то нашедшую лучший способ слегка уменьшить своё население – оправлять кое-кого в космос. С особым чувством, твой Антон

Жидков

Отзовись, отзовись, а не то я повешусь… Возможно, есть подобное в поэзии, но я не наталкивался на такое; сообщаю с гордостью – сочинил. К гордости примешивается озабоченность: здоров ли? есть ли в доме еда? бывают ли не грустные моменты? в порядке ль твоя электронная почта? получил ли, кстати, мои два письма?

 Макеев

Антон! Извиняюсь за молчание. Да, давненько тебе не писал. С поздней весны до сего дня пребывал в полной прострации. Сгорел электронный мой товарищ на нечеловеческой работе, не рассчитал сил своих компьютерных. Или, не вытерпев надругательств, возможно, решил покончить с собой, и унёс в прошедшую вечность всю переписку и адреса. Обидно, но это, быть может, и к лучшему, то есть появилась у меня возможность стряхнуть всё старьё и начать жизнь по-новому. Однако, мой адрес остался прежним, значит, остался я для тебя в полной моей прикосновенности.

Как и где проводите время? Ну, почему ты так опаздываешь с замахом ракетки при ударе слева ? Когда в последний раз тебе пришлось целоваться хоть с кем-нибудь взасос? Имеешь ли награды США? Засорялись ли унитазы? Страдаешь ли поносами или запорами?

Денег шальных не огребаю, проект мой последний (больница в Балашихе) в стадии авторского надзора, – приходится нервничать по поводу своего и чужого разгильдяйств. Далее думаю взять time-out с тополиного пуха до белых мух.

Жидков

Метла твоего письма подмела мою душу до чистоты, которой там не было с весны, то есть с того рокового момента, когда вирус я вас люблю, нечаянно мною тебе отправленный, заразил твой компьютер неизлечимой, мгновенно убившей его болезнью. Извини, и давай-ка про это забудем.

О пропавшей переписке не тужи. Благодаря всё тому же вирусу, вся твоя пожизненная переписка (включая с другими адресатами) переметнулась в мой компьютер перед тем, как душа твоего компьютера отлетела в сторону рая (или ада, но это зависит от количества и качества порнухи, которую ты в интернете использовал). Так что, дружище мой, не тужи: главы совместного сочинения под пока ещё спорным названием сохранились и ждут продолжения.

В последнем письме ты меня забросал многочисленными вопросами, и мне ничего не остаётся, как забросить тебя ответами. Вот, ты спрашиваешь, например, давно ли я взасос целовался. Отвечаю: сравнительно недавно. Как и где проводите время? Отвечу, если заузишь вопрос. Засорялись ли наши унитазы? Да, один, наверху, засорился, но тут же прочистили – всё в порядке. Расстройства желудка не случалось. Видели пару кинофильмов, с удовольствием бы их пересказал, но начисто забыл, что именно смотрели. Пару раз занесло нас снегом в Вермонтском городишке Арлингтон, где с группой не очень молодых дружно встретили новый год. Побросал палки собаке Челси. Болела пятка, последствия тенниса. Посадил деревцо на заднем дворе.

Макеев    

Игривоциничный характер переписки не позволяет определить, где шутка, а где беспощадная правда. Если ты писал без презерватива, и вирус сжевал всю мою переписку, но ты её успел перекачать, то высылай мне хошь частями, хошь целиком; уважь, пожалуйста, графомана. Настолько я слаб в компьютерных хитростях и от природы настолько наивен, что допускаю: электронные чудеса существуют на самом деле (если уж даже Пентагон бывает бессилен перед хакерами.)

P.S. А ты без усов, что ли, проживаешь?

Жидков

Ты прав, амиго, переписка наша стала настолько игривоциничной, что я давно перестал верить твоему самому краткому слову. А время от времени очень хотелось бы сказать тебе что-то остро-правдивое, серое и скучное, как сама жизнь. И, думаю, вот какой выход есть. Давай выделять куски правды-матки с помощью, конечно, не кавычек, а, скажем, как выразился бы иммигрант, слегка подзабывший русский язык, словами без брехованья, или это сугубый необман, или воистину разумею, или… – впрочем, сейчас твоя очередь попотеть над тем, что я только что начал (да, ещё, кажется, есть без бзды).

Увы, в голове моей меньше извилин, чем у шустрых, тобой упомянутых хакеров, чтоб уничтожить переписку, скажем, какого-нибудь Макеева, отлетевшего от меня на восемь, а то и девять часов. Переписка твоя у меня сохранилась лишь благодаря моей организованности и в некотором роде целеустремлённости.

Безусловно, когда-нибудь ты получишь все письма, отправленные мне, а что касается переписки с твоими другими адресатами, – тут уж, пожалуйста, извини. Советую найти специалиста, который умеет извлечь, что угодно из самых глубоких ватерпасов самого мёртвого жёсткого диска (а такие спецы, клянусь, есть, им заплатить только надо, наличными). А то, что ты пускай лишь на миг поверил в то, что я, Жидков, мог тебе хоть как-то навредить… Причинил ты немалую боль человеку, который тебя считает за друга…

А усы я давненько уже сбрил. Волокита и утомительная борьба с напирающей сединой. Пока я борьбу эту как бы выигрываю с помощью некоторых ухищрений. Как будет дальше, трудно сказать. Кончаю писать (без брехованья: пора ехать в несекретную лабораторию, где надобно сдать кал на анализ – рутинная проверка своего здоровья). Результат анализа сообщу.

Со всеми наступающими праздниками!

Макеев

На днях, около полуночи, позвонила твоя матушка, пребывала в слезливом настроении: мол, что случилось с моим сыном, полгода нет никаких вестей? Успокоил её как мог. Всё, мол, с Антошкой в полном порядке, тусуется в кругах лабораторных, экспериментирует с экскрементами, т.е. ведёт светский образ жизни.

Приветствую успехи в борьбе с возрастом. Бритьё усов, пересадка мошонки, перетяжка кожи, переборка суставов, перебивка метрик, перековка мозгов, не говоря уже о перекраске, перестройке, переброске, – и можно снова не спать сутками, пить водку до рвоты, и снова пить, твистовать без удержу на вечеринках, менять девчонок, полюционировать по нескольку раз в ночь, уметь безмятежно просыпаться в середине рабочего дня. Эх-ма! На жаре нашей юности!

Жидков

От кончиков самых длинных волос (на голове) до самой грубой шероховатости (на пятках) и от всей, разумеется, души поздравляю тебя с Днём рождения (заодно – с Новым Годом и Рождеством ). Ах, как хотел бы тебя видеть в белом костюме, прилично пьяным, с огромным букетом красных роз (таким ты мне почему-то запомнился в тот знаменитый день рождения, когда я ещё проживал в Росси), но известное расстояние позволяет видеть тебя лишь во сне.

За окном давно всхрапывают кони, недовольно что-то бурчит кучер – пора в дорогу, на пару недель, всего-то в северную Флориду, но, тем не менее, пора. Вернёмся домой уже в январе. Обнимаю тебя, соблюдая приличия и одинаковость полов.

Жидков

Пишу по горячим следам твоего делового голоса из деревянных глубин дачи. Ах, попариться бы с пивцом в прилегающей к даче баньке, которая, мне кажется, уже построена. Звонил тебе, и не раз, и без толку, и, надо сказать, без нужды и дела, но то ты на даче, то телефон твой занят, то какие-то женские голоса…

Недавно гостил у меня Фёдор, ровно месяц, и не остался, как остаются приглашённые, уехал на родину, понимаешь. Проводив этого патриота, мы тут же отправились в Китай. Поглядели на ихние пять городов, ничем не отличающихся от российских, возненавидели ихнюю пищу, мало чему поудивлялись, вернулись, закончили налоги, восстановили игру в теннис, ждём другого жаркого лета.

Если ты в Европу, как всегда, не собираешься, ты смог бы пообщаться с Юрием Вербицким, моим здешним хорошим другом. Он будет в Москве на конференции с 4 по 16 августа. Я дал ему, прости, твой телефон. Дал, не спросив твоего разрешения, потому ты вправе ему нагрубить, если он вздумает позвонить. Если, однако, ты будешь милостив, поговори с человеком, пожалуйста, и, если найдёшь щёлочку в своём графике, протисни Вербицкого в эту щёлочку в виде какой-нибудь личной встречи, ни к чему тебя, впрочем, не обязывающей. Посидите на скамеечке у песочницы с видом на играющих детишек, обсудите болезни и всё такое. А он, я думаю, будет рад встрече с другим живым человеком.

Питаюсь нормально, денег хватает, борьбу с возрастом не запускаю.

Макеев

Дорогой Антон! Извини, никак не удавалось достичь покоя и смирения душевных, чтобы засесть за клавиатуру, дабы настучать тебе что-нибудь ласковое. Событий было. Виделся с Вербицким. Впечатление осталось. Всё было просто, без напряжения, все вели себя очень прилично. Заказали бутылку красносухого. Фёдор пил мало, много снимал, а я лишь дважды нажал на кнопку и опрокинул пару стаканов. Разговаривали о тебе, заглянули в будущее, вернулись в настоящее, и ни единого слова о бабах, как будто, они и не существуют.

Лето провёл то на даче, то где-то. Образ этого лета таков – кресла, чресла, дщери, пенаты, хляби, перси, стерня, ланиты, тернии, выя.

Не попали ли Вы под колесо очередного урагана? Тешу себя, что нет.

Жидков

Ураган нас чудом не потрепал. Эти черти набрасываются по ночам, посему, глядя в тёмные окна на пальмы, которые рвутся из земли и хотят на громадной скорости вломиться в хрупкие окна, спать, честно сказать, не хочется. Но хватит пусть самых правдивых ужасов – всё не поверишь тому, что слуга твой испытал в ураганные ночи, всё равно не сумеешь пересчитать число поседевших волосков в верхней и средней части тела, а в подмышки-то уж точно не полезешь, хотя дезодорант использую исправно, даже в периоды катаклизмов.

Засел за всевозможные словари, изучая подробности твоего лета, которые ты выразил словами, мало в Америке употребимыми: кресла, чресла, дщери, пенаты, хляби, перси, стерня, ланиты, тернии, выя, – а ежели их даже употребляют, то искажают таким образом: черти, ощерил, пинал ты, хлебали, письки, лорнеты, тёр её, стервы и выла. Так вот, ежели твоё лето обрисовать по-американски, то – позавидуешь тебе, очень культурно провёл ты время в уютных объятьях старушки Европы.

Макеев

Поздравляю, Антон, с пустяковой датой со значительным содержанием. Пустяк – это сколько тебе стукнуло. Содержание – появление на свет того, кто создал из своей жизни и из жизни замеченных им людей парочку сочных произведений литературного искусства. Обзирающему твой могучий образ легко представить тебя вулканом, который в себе объединяет широту, высоту и глубину.

Мягко тоскую по тем годам, когда здоровья и страсти хватало, чтобы за вечер раза четыре употребить по 1.666666666666… литра, т.е. пол-литра на троих повторялось по нескольку раз. Не зайти нам опять в эту реку спиртного, но минут через тридцать по вашему времени здесь возникнет День твоего рождения, и чилийское красное прольётся. Антон, за твоё здоровье!

Да пытался тебе позвонить – на автоответчик натыкался. Голос там, вроде, незнакомый. Не изменился ли твой телефон?

Жидков

Твоё поздравление с Днём рождения я время от времени перечитываю, особенно в тяжёлые минуты, и стебель шеи невольно вскидывает печально склонившийся цветок, как я называю свою голову; взор, очевидно, прочищается, и хочется жить ещё минут десять.

Телефон наш – нет, не изменился. А автоответчик – моя секретарша (увы, он внешне отнюдь не похож на секретаршу нашей мечты, но на то нам и жёны, чтоб топором отсекать и рубить наши мечты). Я (позволь открыть тебе тайну моей внутренней дисциплины) телефонную трубку не снимаю, как бы телефон не заливался, а слушаю, кто там заговорил. Услышав твой голос, тут же бы снял, уж в этом ты можешь не сомневаться. Помогает ещё и caller ID, но звонки из России обозначаются, как неизвестное лицо, то есть так же обозначаются, как все эти мерзкие тётки и дядьки, которые что-то хотят продать. Совет: при всей нелюбви к автоответчикам, начни говорить после сигнала, и я, если дома, сорву трубку и проворкую: здравствуй, Аркаша.

О моём дне рождения – ни слова ни в одном средстве массовой информации. “Никем не узнан и не признан, хожу по городу, как тень…” Ну а ты? Как прошёл твой февраль?

Жидков

Пишу почти вслед, без брехованья. В июне мы хотели бы приехать, провести месячишко в Москве. После смерти родителей супруги нам стало труднее бывать в России, – некому стало нас приглашать, да и жить нам в Москве стало как-то негде. Последнее, впрочем, преодолимо с помощью аренды маленькой квартиры, желательно не слишком далеко от центра, но квартиру искать из Флориды непросто. В процессе напряжённых переговоров в морду физически не дадут, и пулю в лоб не сумеют влепить, но обжульничают как угодно.

Пытаюсь себе выхлопотать русское гражданство, не отвергая гражданство Америки, но тоже – турусы на колёсах, и, видимо, снова придётся ехать в качестве американского туриста, либо по частному приглашению. С гражданством тут большая чехарда: то его можно легко вернуть, то категорически нельзя, в данный момент, скажем, нельзя. Чёрт его знает, что творится. Бюрократы в России уверяют, что двойное гражданство невозможно, что Америка возражает, а в то же время десятки тысяч сумели вернуть гражданство России, не расставаясь с американским, пролезли в какую-то щель во времени, когда парламент России раздобрился, но на очень короткий срок. Я подожду ещё пару месяцев, вдруг парламент опять подобреет.

Просить о приглашении – стесняюсь, за этим стоят, понимаю, хлопоты, но без частного приглашения, как туристам из Америки, разрешат оставаться всего две недели, а хотелось побыть в России подольше. Сможешь ли ты нас пригласить?

Макеев

Месячишко в Москве, в скромной квартирке, чтобы от центрика недалеко, по приглашеньицу частным образом… Удивительное по дипломатичности предложение принять посильное участие. Оценил, но не стал обижаться.

Может быть, самые заповедные моменты случались у меня именно с тобой, – то в задушевных беседах в Сокольниках (со снедью и выпивкой на пеньке, и с новыми лыжами из сугроба), то в катакомбах университета, то в арендованной вами квартире в доме, где проживал Королёв; всего замечательного с тобой так сразу и не упомнишь.

Попроще бы надо со мной, старик. Так, мол и так, сочти за обязанность, сгоняй куда надо, оформи желанное, приглядись к пустующему жильишке, встреть да проводи по дружескому разряду. При наличии строгого соблюдения канцелярского этикета, отсутствия военного конфликта со страной вашего выбывания и ефрейторской исполнительности моей – успех задуманного неминуем. Оформление может занять до трёх месяцев, и это, увы, здешняя норма.

Жидков

Раз пять перечитав твою эпистолу и пораскинув остатками мозга, пришёл к таким надлежащим выводам:

1. Ты, в самом деле, ко мне относишься так, что краснею от удовольствия и даже наглее смотрю на мир.
2. Попроще хотел бы с тобой, и мечтал бы, да всё меня приструнивают провалы и во времени и в расстоянии. До того они приструнивают меня, что играю сразу и в дипломата, и в ту собаку с поджатым хвостом, которая нам с тобой как-то попалась, когда в очень сильном опьянении ты собаку отказался замечать, несмотря на то, что я пару раз ткнул тебя локтем в левый бок и сказал: гляди, какая собака.
3. А попроще, с плеча, без обиняков прошу вас, милостивый государь, подыскать нам квартирку без соседей, либо с замечательными соседками, на месячишко, поближе к центру, и чтоб до метро недалеко. Квартирка нужна с начала июня, скажем, с шестого или седьмого. Оплата должна быть либо умеренной, либо соблазнительно привлекательной, либо совсем бы без оплаты, но тут я, боюсь, совсем обнаглел. Да, и квартирку лучше бы снять не на наше имя, а на твоё (чтобы мафия не придиралась). Найдётся ли нам уголок в столице? А не найдётся – я не забыл ночи на жёстких вокзальных скамейках, вонь от портянок ближайших соседей, безобразные выражения на многих лицах и языках, – ничего, как-нибудь справимся.
4. А лыжи, торчащие из сугроба, я, признаюсь, совсем не помню. Не мог бы ты описать их подробнее? Обнимаю справа и слева.

Макеев

История с лыжами случилась в те далеко отлетевшие годы, когда вы, ещё граждане СССР, то есть ещё приличные люди, а не предатели и отщепенцы, решили на лыжах покататься, а лыж у вас, надо же, не оказалось. Я вызвался помочь в приобретении. Признаюсь, в то время в Москве меня знали, как самого лучшего специалиста по части покупки древесных лыж. И вот мы пришли в магазин, покопались в не самом обильном ассортименте, примерили в длину и ширину, оглядели поверхностно и в глубину, усомнились, ещё раз всё перемерили, и ты слегка дрожащей рукой вытащил кошелёк. Помню твоё удовлетворение внешним качеством этих лыж. Ты даже, подав документы в ОВИР, говорил, что возьмёшь эти лыжи в Америку.

Тут же, с лыжами наперевес мы отправились в парк Сокольники, в ту зиму обильно засыпанный снегом. На плече у тебя висела сумка, и по тому, как ты был искривлён, было видно, что сумка тяжёлая. О сумке я вопросы не задавал, так как ничуть не сомневался в том, что её, пусть и чрезмерно, наполняли выпивки и закуски, которыми ты намеревался отметить покупку двух пар лыж и тем самым меня отблагодарить. Меня только несколько раздражало то, что ты часто ронял лыжи, и сам за ними не наклонялся, поскольку тебе мешала сумка.

Ну ладно. Добрались мы до парка, такого тихого и пустынного, что наши следы в глубоком снегу были единственными следами. В глубине парка остановились, сначала у скульптуры “Девушка с веслом”, потом перешли к “Пионеру с горном”, поскольку там было как-то уютнее. Растоптали в снегу небольшую площадку, лыжи пристроили в сугроб, ты раскрыл сумку и вместо водки вытащил толстую пачку бумаг.

– Вот, – сказал ты, – будем жечь костёр.

Идею костра я бурно одобрил, – согреваться, так лучше со всех сторон, то есть снаружи и изнутри. Костёр разгорелся, и ты стал бросать в него чем-то исписанные листы.

– Что ты сжигаешь? – спросил я. – Любовную переписку? Какая-то баба тебя бросила?

– Да нет, – отмахнулся ты. – Это рукописи.

Всю мою сознательную жизнь меня терзала история Гоголя, велевшего мальчику Василию бросить в огонь второй том “Мёртвых душ”. Рванувшись к тебе, я вырвал бумаги.

– Через мой труп! – я закричал, и дружное карканье ворон подтвердило моё желание лучше погибнуть тут же, на месте, чем позволить талантливому приятелю сжечь литературные сочинения любого, пусть даже плохого качества.

– Да шучу, – засмеялся ты. – Я сжигаю старые черновики.

С этим мы вытащили бутылки, ты – бутылку водки из сумки, я – армянский коньяк из куртки, постелили на снег старую клеёнку, тоже оказавшуюся в сумке, разложили на ней рижские шпроты, хлеба буханку и конфеты (кажется, “Ну-ка, отними!”). Пили, конечно, из горла, не задумываясь о граммах. Считаю, что день того события был одним из лучших дней жизни. А лыжи мы в парке так и забыли. Утром, оправившись от перебора, ты вспомнил про лыжи, ринулся в парк, но не нашёл то именно место, где мы отмечали покупку лыж. Парк-то, Сокольники, очень большой, я сам там однажды заблудился.

Сам удивляюсь, как много я помню из того далёкого дня. И ещё больше изумляюсь тому, что ты его вовсе забыл. А вот про собаку, каюсь, не помню. Пьян был, как ты потом уверял. Правда, смутно припоминаю, что у меня болел левый бок. Сейчас стало ясно, что от локтя, привлекавшего внимание к собаке.

Впрочем, цель моего письма не про лыжи и про собаку, а по сути ходатайства твоего. Одна моя знакомая сказала, что при офисе швейцарском, где она работает, есть хорошая служебная квартирка, и в июне она освободится. Достоинства – рядом с метро “Парк Культуры”, и стоимость, вроде, ерундовая. Недостатки: А. Проходить в эту квартиру с 10 до 18 часов придётся не так расслабленно, а приветливо кивая на ходу иностранным милым сотрудникам и вежливо хайкая по-английски. Б. Пользоваться кухней в одиночестве можно будет только до 10 или после 18. Днём кухня, в общем-то, не возбраняется, но об этом придётся хлопотать перед лицом милых сотрудников. В. Днём не храпеть и сдерживать газы, сношаться степенно и постепенно, без скрипов и криков, чтоб не смущать милых сотрудников, занятых международными делами.

Предложений по найму квартир множество – в интернете, у станций метро, на столбах деревянных, чугунных, бетонных, то есть на всём, что похоже на столб. Но поиск квартиры для вас осложнён малодоходным малым сроком. Все хотят не на месяц, а подольше. Одно полагаю несомненным – на улице вас мы не оставим; на бульваре, на лавочке расположим; на постельное, то есть на газетки, скинемся с общими друзьями.

Какие занятия и досуги себе и другим вы уже наметили? Филиченко надо бы призвать к организации образцового разврата, хватка у него, как знаешь, – ого-го! И Фёдора тоже надо привлечь! Пусть фотокомпроматом обеспечит.

Оценил объятия справа-слева! Есть в этом что-то по-настоящему дружеское и чистое, – не то, что спереди-сзади. Обнимаю таким же образом.

Жидков

Огромное спасибо за квартирку при офисе с сотрудниками из Швейцарии! Наступила ли ясность в её статусе на период тебе до боли известный? Конечно, будет совсем нелегко проходить мимо милых сотрудников только на цыпочках, улыбаясь, хайкая без акцента, сдерживая газы, не отхаркиваясь, не рыгая, не матерясь, не угрожая ничем никому, но отдельные преимущества (метро “Парк Культуры”, низкая стоимость) на миг задерживают внимание.

Конечно, нету необходимости являться в швейцарскую квартиру с 10 до 18 часов. В течении этих крупиц времени, просто ничтожных на фоне вечности, всего-то какие-то восемь часов, можно полёживать на скамьях Рижского, Курского, Казанского вокзалов, закусывая пищей из буфета и почитывая газеты абсолютно неважно какой свежести.

Да, в твоём последнем письме меня поразил такой фрагмент: на улице мы вас не оставим, на бульваре, на лавочке расположим. Я русский, конечно, забываю, но мне почему-то всегда казалось, что бульвар с лавочкой размещается не в помещении, а на улице. Впрочем, возможно, ты имел в виду что-то сложное, философское? Либо бульвар сейчас употребляется в смысле некой шикарной хаты? У вас сейчас много новых словечек, придуманных подростками и блатными.

Лавочка, так лавочка, ничего. Будем надеяться, в июне погода проявит свои лучшие намерения. Занятия, намеченные с тобой, можно, конечно, проводить и на любой бульварной лавочке: алкоголь в согласованном количестве, беседы о теннисе и о насущном. Не возражал бы и против шахмат, но не брал ферзя в руки не помню, как долго. Другие забавы? Не возражаю. Лишь бы милиция не возражала. Доллары оплачивать найдутся. Филиченко всегда вспоминаю охотно; не знаю, меня вспоминает ли так же. Фёдор готов всегда и везде.

Макеев

Спешу объясниться насчёт бульваров, чтоб время не терять при очной встрече, обсуждая такую чепуху. Конечно под улицей я разумел не пространство вне помещений, сооружений, пещер, палаток, а собственно улицу с мостовой, тротуаром, рекламными тумбами, колодцами канализации, остановками, то есть место, где ночевать неприлично и неудобно. У бездомных, конечно, своё отношение, но ты, я надеюсь, пока не бездомный. Другое дело – Московский бульвар! Всегда к услугам скамейка двуспальная (вспомним молодые наши годы) под липой-каштаном-сиренью-акацией, в придачу с парочкой соловьёв, воздух свеж и мало прохладен, – ночевать на бульваре хорошо!

Надеюсь, на следующей неделе со служебной квартирой наступит ясность. Если ж обломится тот вариант, то займусь рекламными предложениями. Предварительно просматривая их сегодня, я убедился, что жильё, однокомнатное, меблированное, в хорошем районе рядом с метро тянет до полутысячи евро. Москва по ценам прямо за Токио.

Не волнуйтесь. Наладим вам быт. Роскошно попробуем всё обставить. С утра, к примеру, стаканчик лафита, и тут же на теннисный корт. Или сразу в бордель-филармонию.

Жидков

Ну как же виноват я перед тобой, ну сколько же можно тянуть с ответом. Писал письмо тебе даже во сне, и отправлял его не раз; как же, оказалось, ты его не получил, ты, мой милейший приятель в России, не побоюсь даже слова друг. Ну, были причины, ну и что? Две недели плавали на корабле по югу Карибского бассейна. Потом – накопившиеся дела. Потом – супруга сломала руку, сейчас одеваю её и раздеваю. Из ложечки, правда, не кормлю; ложку, как я только что понял, можно держать и одной рукой.

Облегчил тебе бремя бытия тем, что решили мы приехать не по частному приглашению, а как туристы из США, то есть не надо тебе таскаться по ОВИРам, отделениям милиции, сберкассам, домоуправлениям, нотариусам, копировщикам, почтовым отделениям. С тебя, таким образом, свалились и возможные неприятности, связанные со знакомством с иностранцами. Как бы в России не называли службу внешней разведки (ЧК, ОГПУ, НКВД, МГБ, КГБ или ФСБ), эта служба всегда с подозрением относилась к американцам. Все они были, и до сих пор – шпионы, разведчики, агенты; а мы, политические иммигранты, получившие американское гражданство, кроме шпионов, ещё и предатели. Ох, попадись мы в лапы Сталину!

Макеев

Ну вот, проводил тебя, и грущу. Да, пришлось изрядно потрудиться, чтоб исторический твой визит на дачу в посёлке Лукошкино прошёл без сучка-задоринки. Только один разгон облаков влетел в здоровенную копеечку. Ну, а выдворение из окрестностей антиобщественных элементов… Всё ещё ощупываю живот, который сумел не пострадать от преступно заточенного шила. Поглядываю в зеркало на скулы – нет, никаких следов от стилета.

Но и тебе тот визит стоил. Сколько пришлось тебе пережить, чтоб провести со мной три дня. Трудное детство, страдания по девочкам, мучительные отрочество и юность, разнорабочий, кочегар, блеск и нищета университета, вспышка неприязни к социализму, знакомства с диссидентами и иностранцами, чреватые ГУЛАГом или принудительным лечением в психлечебнице имени Кащенко, поиск приглашения в Израиль, эмиграция в Америку… Да нет, чтоб жизнь твою перебрать по косточкам, понадобится слишком много времени, а мне тут надо идти в магазин, жена просила купить анчоусы, которые я терпеть не могу. К тому ж, испугавшись плевка в глаз рыбёшки, в которую я как-то превратился, я уж давненько отказался быть испытателем жизни Жидкова. Итак, хочу вывести заключение, какое вряд ли кто выводил: всей своей жизнью готовим себя мы к встрече с каким-нибудь человеком.

Когда, наконец, закончишь роман, который, если не ошибаюсь, ты затеял лет десять назад? Я думаю, твой русский язык за пять лет творческого молчания выстоялся, словно “Старый Город” – коньяк, который ты пил у меня, не взирая на количество и цену. Выражение творческое молчание можно даже развить и этак: плодотворное творческое молчание. Мы, твои будущие читатели, ждём, надеемся и желаем. Заканчивай, заканчивай, не мешкая.

Кланяйся всем, кто будет поблизости. При этом гаркни, призвякнув шпорами: извольте, мол, знать, что вам поклонился тот, кто живёт на даче в Лукошкино.

 Жидков

Спасибо за три превосходных дня на твоей фешенебельной даче. Через неделю летим в Таиланд, чтобы там отпраздновать Рождество, Новый год и всё на свете, ибо вся наша жизнь – праздник. Увы, забываем мы о том, что именно наш сперматозоид опередил миллион сперматозоидов и вонзился в гигантское яйцо, произведённое нашей мамой. Мы праздновать должны это ежеминутно, и с водкой, и без водки, но лучше с водкой.

Воспарённый твоим положительным отзывом о моих, как бы, способностях, я пытаюсь ежедневно отметать идиотизм повседневной жизни, то есть работаю над романом, начатым даже забыл когда. Надеюсь закончить его к лету, и если моё произведение окажется либо последним говном, либо шедевром всей эпохи, попытаюсь его опубликовать у тех, кто больше за это заплатит. Деньги меня не интересуют (вру, конечно, но пусть будет так), но, тем не менее, не желаю бросать бисер любой свинье”… 

На этом переписка то ли обрывалась, то ли уже не продолжалась. Взяв на себя изложение писем, автор включил добросовестно всё, что не казалось совсем неприличным или ни с чем абсолютно не связанным. Неприличного, к чести наших авторов, в переписке было немного, и, несмотря на игривый стиль, – ни единого матерного слова.