– А этот мужик не подойдёт? – указал Басамент на Лейкина, снова сменившего столик с Раисой на весёлую компанию приятелей. Старушку Раиску, как он называл её лишь потому, что ей было за тридцать, он взял в ресторан на всякий случай, чтоб вдруг не оказаться в одиночестве. С ней ему было скучновато, и он окончательно поскучнел после того, как она под столом сделала то, что он потребовал. В душу этой смазливой бабы он не собирался углубляться; в Раисе его интересовали только её сладкие губы и опытный быстрый язычок.

– Богатый мужик, – сказал Заплетин.

– Ну да? А как он разбогател?

– Женился на богатой американке, жена умерла от рака лёгких, и ему оставила всё наследство.

После внезапной смерти супруги Лейкин продал все акции, бонды, античные изделия и ценные картины, забрал в банках деньги, продал даже дом, и все накопившиеся доллары перевёл в золотые монеты и слитки. Никто, разумеется, не знал, где он хранил всё своё золото, а тем, кто пытался это узнать, он отвечал, что его золото хранится в пещерах штата Юта. Попробуйте выкрасть, – склабился он.

С тех пор он жил в наёмных домах, всегда в очень старых почему-то. Его обиталища были просторными, обставленными мебелью из Италии, и жить бы, да жить в них, но он каждый год переезжал в другие дома, никому не объясняя, почему. Все женщины, с которыми он сожительствовал, были молоденькие симпатяги, недавно приехавшие из России по гостевым и рабочим визам, и не желавшие возвращаться. Он таких выискивал специально, – в ресторанах, в компаниях, на концертах, – подкатывал к ним, предлагал помощь. Его привлекали и подростки, но он побаивался закона. Клевали не все, но кто-то решался поверить мордастому старожилу, навесившему золото на всё, за что оно могло зацепиться. И в самом деле, куда денешься, всем нелегалкам позарез был нужен состоятельный покровитель, под крылом которого, не работая, проживая в бесплатном комфорте, за всё расплачиваясь только телом, можно было без суеты осмотреться по сторонам.

Не далее, как только в прошлый вечер он побросал в чемодан вещи очередной своей подружки. Девчонке было лет восемнадцать, была она розовая, бархатистая, платьице прокалывали острые соски. Судя по счёту за телефон, девочка часто звонила в Россию, очень подолгу разговаривала, и всегда это было в его отсутствие. Ему она небрежно объясняла, что звонит близким подругам, что, мол, женская болтовня. Он всё же решил полюбопытствовать, с кем она болтает и о чём, и в её отсутствие установил подслушивающую аппаратуру.

Прослушал он запись в её отсутствие. Болтая с подругами в России, девчонка с утомительными подробностями хвастливо описывала свою жизнь, как ей удалось роскошно устроиться. А одной подруге она сказала буквально следующие слова: “Давай приезжай, в нищете здесь не будешь, здесь много богатых дураков, из них сколько хочешь можно качать. Я из него побольше выгребу, пошлю его к чёрту, и к другому, тут есть дураки ещё побогаче”.

Вернувшись из диско, хмельная, весёлая, она у передней двери дома обнаружила чемодан, с которым приехала в Америку. “Вот те на! Он её выгоняет? Почему? Что она сделала? Или он проведал о Лукасе? И почему лишь один чемодан? У меня вещей чемоданов на десять. Ну, на его деньги купила, но это ж мои личные вещи…”. Она попыталась открыть дверь, чтоб объясниться, что к чему, и если её в самом деле выставили, то она должна забрать остальное. Дверь была заперта изнутри. Она нажала на кнопку звонка. Не открывая даже дверь, Лейкин её обстрелял таким матом, что крепче такого и не придумаешь.

Но вот, не интересно ли узнать, как и когда он влюбился в золото. Сомнительно всё, в том числе и теория, что влечения, пристрастия -наследственны и передаются, как инстинкты. Менее сомнительно другое (поскольку фактами подтверждается): возникновению пристрастия необходим какой-то толчок. У Лейкина к золоту пристрастие возникло после следующего толчка. Как-то, в начале иммиграции, ещё до знакомства с богатой подругой, впоследствии ставшей его женой, Лейкин жил на первом этаже в тесной квартире старого здания. Однажды, пытаясь понять источник неприятного запаха из-под кровати, он отодрал угол ковра. По резко усилившемуся запаху и желтоватым разводам на досках, изрядно подгнившим от прежней сырости, он догадался, что этот угол использовался в качестве туалета то ли одним из прежних жильцов, то ли каким-то домашним животным.

Хозяином здания был индиец, часто взлохмаченный и небритый, нетолстый, но с хорошим животом, который обтягивали майки, разноцветно заляпанные соусами, без многообразия которых индиец откажется сесть за стол. Выслушав жалобу жильца, он не слишком обрадовался перспективе менять у жильца и ковёр и доски, и попытался оспорить запах, то есть тот факт, что тот наличествует. Он даже распластался на полу, залез под кровать, обнюхал весь угол, вылез оттуда, развёл руками и с типичным индийским акцентом сказал, что ковёр под кроватью пахнет, как и должен пахнуть не новый ковёр.

С трудом удерживаясь от взрыва, Лейкин терпеливо указал на жёлтые разводы под ковром; на что хозяин пожал плечами, сказав, что многие новые доски имеют точно такие пятна. Лейкин, будучи человеком, который и в лучшем настроении казался хамом и грубияном, в данном случае был в настроении если не в худшем, то в плохом, и он хозяина просто смял, правда, не физически, а словесно. Поклявшись, что он всё тут же исправит, хозяин, тем не менее не спешил, а вскоре, похоже, совсем привык к проклятиям, мату и угрозам, которыми его по телефону щедро одаривал жилец. И даже угроза, в которой свободно узнавался намёк на убийство, хозяина с толку ничуть не сбила.

Судиться Лейкин тогда не хотел (боялся расходов на адвокатов). Он сам отодрал кусок ковра и доски, требующие замены, посветил в пыльную тьму под полом, и на земле со строительным мусором заметил предмет размером с кирпич, обёрнутый в серую материю и кусок прочного целлофана. Лейкин ухватился за предмет, стал поднимать, поразился тяжести, несоответствующей размеру, развернул…, – в руках был слиток из золота.

Находка Лейкина так поразила, что после, даже разбогатев, он искал золото, деньги, сокровища в доме, где он поселился с супругой, а потом и в других своих жилищах, меняя их ровно через год, по истечении контракта. С помощью новейшей аппаратуры, реагирующей на металлы, он исследовал все поверхности, и если аппарат давал сигнал, наткнувшись на какую-нибудь железяку массой побольше, чем средний гвоздь, он сам отдирал доски от пола, дырявил стены и потолки, и всё это делал скрытно от всех, а потом вызывал специалистов, которые всё быстро восстанавливали. Если строители удивлялись по поводу странных разрушений, Лейкин их грубо затыкал: ещё раз ненужный вопрос зададите, я позвоню в другую компанию. Возможно, он действительно помешался, но его помешательство было не общим, а зауженным чрезвычайно. Мозг ведь очень хитрая штука, с миллионами всяких сложнейших сцеплений; возможно, у Лейкина в мозгу оборвалось, утончилось или слишком утолщилось одно единственное сцепление, и вот вам – узкое помешательство.

Лейкин Заплетину не нравился, как, впрочем, он не нравился никому, но жизнь иногда нас упорно сталкивает с негативным, токсичным человеком, и нужно особое усилие, чтобы порвать с ним всякую связь. Такое усилие Заплетин ещё не пробовал проявить, и вот, нечасто, и всё случайно он на этого Лейкина наталкивался, и после общения с ним отплёвывался.

Последний раз он отплевался после такого эпизода. Лейкин ему предложил купить “Ролекс”, в перфектном состоянии, всего за тысячу.

– Почти даром, – сказал Лейкин. – Цена точно таким “Ролексам” – минимум три тыщи. А захочешь избавиться от них, сходу загонишь за два куска.

– Что же ты сам за два не загонишь?

– Я на друзьях не наживаюсь, – парировал Лейкин, и ну-ка попробуй оспорить подобный аргумент.

– А продаёшь их почему?

– У меня таких “Ролексов” – три штуки. Но все они будничные часы. А чтобы на выход, на важные встречи, да чтоб кого-нибудь впечатлить, я одеваю “Ролекс” парадный, из чистого золота, с бриллиантами. Такой тысяч тридцать может стоить, а мне попёрло купить за десять. С бриллиантами, может, тебе и не нужен, а обычный советую иметь.

– Зачем же мне “Ролекс”? – спросил Заплетин. – Я вот буквально на прошлой неделе купил ручные часы за шесть долларов. С крупными цифрами, под золото, а уж точные – на удивление…

– Вот все и видят, какой ты дешёвый, не брезгуешь часами за шесть долларов. Ты думаешь, никто не замечает? Да та же кассирша в супермаркете ничего не скажет, но подумает: этот – так, ни рыба, ни мясо, напялил дешёвый ширпотреб. А “Ролекс” оденешь – зауважает. Во, – подумает,-  это мужчина.

– Ну и что, что зауважает? Что мне с того, что зауважает?

– Ну хорошо. Ты можешь плевать на то, что подумает продавщица. А представь, что тебя пригласили к Трампу. Да он тебя в дом свой даже не пустит, если ты явишься не с “Ролексом”, а с шестидолларовыми часами. Даже на будничный “Ролекс” покосится, но – ладно, подумает, прощаю, видно, спешил, позабыл поменять простенький “Ролекс “на нормальный.

Заплетин от “Ролекса” отговорился тем, что сказал, что хочет подумать. После того прошло сколько-то времени, и Лейкин то ли забыл о часах, то ли нашёл кого-то другого, кто впечатлившись его доводами, подумал: а вдруг все действительно замечают, какие часы у тебя на руке, а вдруг, в самом деле, какой-нибудь Трамп решит меня в гости пригласить? И этот другой поглядел с отвращением на запястье левой руки и ужаснулся ширпотребу, который всю жизнь его позорил, отвергал от него симпатичных женщин, мешал продвижению по службе, не давал сближаться с нужными людьми, а он о том даже и не ведал.

– Земля его вряд ли заинтересует, – ответил Заплетин Басаменту. – Этот мужик признаёт только золото.